Тр-радиции, матер-рь их (др-раконов)

Нет, серьёзно. Писать раз в полгода действительно стало дурной привычкой. Не скажу, что сильно против, на самом-то деле...

Итак. О произошедшем.

Для начала. КОМНЕПРИЕЗЖАЛВОЛЧОНОКУРАААЛЯЩЕРКИХОЛОДНО МЫПРИТАЩИЛИВДОМГИГАНТСКУЮЁЛКУ, ГОТОВИЛИКУРИНЫЙРУЛЕТ, ШЛЯЛИСЬПОГОРОДУ, ТРЕСКАЛИОГРОМНЫЕБУРГЕРЫРАДИФУТБОЛОК, ТВОРИЛИДИЧЬ АААААААА

Мда. Сумбурненько, нечитабельно, зато отлично передаёт атмосферу происходящего.

Мы ничерта не успевали, падали с бордов, сгоняли повидаться с Динарой (пыщ!), мёрзли и грелись, катались на коньках, обчищали сэконд-хэнды, мерили блядоплатья, орали, визжали, курили дичайше бредовые идеи, мацали кота (облачко!) и вообще отрывались, как могли. Было весело. Волчонок, приезжай почаще! Я тебя вообще на пол-лета украду. Не, не так. УкрАду. Вот!

Далее. Множество разговоров с мамой на тему "да ты дурная, девочка моя" (от осинки не родятся апельсинки) привели меня в глубокую задумчивость. Минут эдак на сорок. Я начала мазать волосы масочкой и носить в кармане куртки пилку для ногтей. На этом процесс самосовершенствования был признан запущенным, и мы обе угомонились.

Что ещё интересного? Вторая половина января прошла, как в тумане. После новогодних праздников я как-то забыл про антидепрессанты, так что теперь пожинаю плоды собственного распиздяйства. Отберите у меня кузню, я кую какую-то куйню! Флуоксетин мирно сменяется флувоксамином, психиатр с питерской политикой отправлен в отставку, а новый, милый дядя Олег, колупается в моей душе с усердием, достойным лучшей оплаты (которую я себе — и ему — позволить не могу). Тяжела судьба врачей, эх-х.

Валера что-то пишет, пинает писать меня. Мне что-то не пишется... Хотя я начала книгу с автобиографическим посылом. Именно посылом, потому что от реальной автобиографии плясала, как от печки. Книжка планируется про депрессию и выход из неё (выход пока не состоялся, но антидепрессанты и работа с психотерапевтом делают своё дело, и я настроена довольно оптимистично) Рабочее название "Я и леди Д." — ищите на прилавках... с моей скоростью работы, лет так через семь. И не в последнюю очередь срок таков из-за частых рецидивов суицидального поведения. Дядя Олег, держите меня... (Выход есть — в окно, и прочие шуточки про самовыпил).

Мне накидали интересненьких заданий с разных фронтов. Среди них шейная херобора из странной жмякательной пряжи для Волчонка, поиск книг неизвестного мне доселе Семёна Скляренко для бабули Мышки, а для самой Мышки — м-м... чехлы на коньки? Нет, не так. Вязаные чехлы на верхнюю часть коньков (чтобы не заматывать их скотчами и прочими изолентами, при этом минимизировав риск переебаться из-за шнурков). А ещё я крашу шляпу (шляпа долго сохнет после покраски и нуждается в дополнительных слоях, про перья я вообще молчу), рисую камни, дописываю чёртов ещё-не-триплет-но-уже-скоро про заболевшего простудой лорда Ветинари и больного на голову барона фон Липвига, он же Главный Почтмейстер, он же Заместитель Председателя Королевского Банка Анк-Морпорка, он же Мистер Железная Дорога и он же "Ah, Lipwig..."

Вот так активно (хм.) и жизнерадостно (определённо нет) я и провожу досуг. До лета, други!

@темы: Чешир вещает, капельки мыслей стекают на желтоватые листы блокнота

---

Омуррренно!

Я, по чести сказать, в душе не представляю, что сюда написать. Хочется всё и сразу, но выходит только "Ыыы!"

Раскладывая всё по полочкам и по пунктам, получаем на выходе примерно следующее:

— я таки жив;

— в Краснодаре есть кладбище погибших кораблей и кусок заброшенного самолёта;

— на весь Краснодар и десятка три приближённых городков вроде Проморско-Ахтарска и Тимашевска ровно один офис СКБ-банка (и он в Краснодаре);

— мой Заводной Волчонок дурной на всю башку, любит дедлайны, а я люблю её;

— на песчаной косе можно дико обгореть, а можно полоть репьи и полоскать арбуз от песка в солёной морской водице (и потом успешно кушать: что упало у студента, то упало на газетку);

— крафтить странные вещи из говна и палок не всегда просто, но всегда заразно, а в компании ещё и упорото;

— ловцы снов могут работать по странным критериям, но более странных критериев приятного сна, чем у двух девиц. упоротых в 12 стульев, пиздострадания Локи, Мойст/Ветинари и неадекватную анатомию в сериале Террор", я пока не встречал;

— мир не без добрых людей и не без конченых волчат;

— если твой бро купил себе уёбаный зеркальный фотик, сделанный ещё в совке и с тех пор исключительно весело ржавевший в гараже какого-то мужика, и поехал в Краснодар за плёнкой, то ты не самый конченый в компании, а вы теперь на равных;

— заключайте пари: пари это весело (а ещё всегда есть шанс, что твоя ставка сыграет, и тебе убьют Кису. А там, глядишь, и товарища Бендера этим мёртвым старикашкой насиловать не придётся. А может, и нэко-патрицию валерьянки в блюдце накапают, кек, лол).

В общем и целом, я гонял к Валерочке и её прекрасной бабушке на море. Накупался, отожрался и — главное — получил терапевтическую дозу волчонкообнимашек. Плюс ночные оры в Динару, разумеется, обкуривание всего, что курилось, и раскуривание того, что куриться не желало... Я заставила своего волчонка посмотреть "The greatest showman" ради одной простой морали. Ну ладно, ради трёх простых моралей и пары орных моментов, но всё же... Итак, мораль номер раз: слона полагается парковать в строго отведённых для этого местах, особенно возле театра балета. Мораль № 2: не следует поддаваться желанию дописать ещё немножечко, и ещё немножечко, и ещё немного, и ещё капельку, и ещё чуть-чуть... И ещё пару слов. Нужно уметь завершать историю одним элегантным росчерком, оставив читателю приятное послевкусие и, возможно, ощущение небольшой недосказанности. А третью мораль я не скажу, ибо хорошо усвоил вторую. Au revoir!

@темы: Чешир вещает, капельки мыслей стекают на желтоватые листы блокнота

---

МрЯу? МрЯу.

До АвГуСтА нЕдЕлЯ, и у Чешира едет крыша. Потому что как-то относительное "хор" лета резким пинком поменяло среднюю буковку и теперь ехидно демонстрирует средний же палец. Мряу...

Снился сон сегодня. Милый, странный, с мемчиком из Одноклассников, в которых мне пришлось связывать бабулю с её через-сколько-то-там-классов-но-в-одной-школе-лассницей. Я его записал и... И, собственно...

вотъ

В личных комнатах Председателя Анк-Морпоркского Королевского Банка было жарко натоплено, и вечерний туман необычно холодного октября печально лизал закрытое окно. Перед трещащим камином на ковре с мягким и пушистым ворсом мирно дремал, дрыгая во сне кривыми коротенькими лапками, пресловутый Председатель Банка, а его верный Заместитель хохотал до икоты в паре футов от него, с удовольствием наблюдая, как тает лёд в глазах лорда Ветинари, листавшего и комментировавшего новое детище Таймс — страничку знакомств по переписке.

— Чёрт возьми, Хэвлок, я готов благодарить весь пантеон богов за то, что они подкинули Сахариссе эту идею, — вытирая невольно выступившие слёзы, сообщил Мойст фон Липвиг. — Ох, им стоило публиковать твои комментарии на эти потуги завязать знакомство. Клянусь, тираж смели бы с прилавков ещё до завтрака!

— Не говори ерунды, Мойст, — отмахнулся патриций, но от Липвига не укрылось, что его щёки едва заметно порозовели даже от такого топорного комплимента. — О, а вот это. Ты только посмотри... "Отставной моряк ищет себе узкую гавань". Я даже комментировать это не собираюсь. Куда смотрит Уильям? Нет, ладно Уильям, но где были глаза мисс Крипслок?

Мойст поперхнулся смехом и попытался стащить газету, чтобы лично взглянуть на адресанта сего послания, но не преуспел. Ветинари рассеянно похлопал по дивану рядом с собой, словно подзывая пса, разве что губами не чмокнул. Почтмейстер растеряно посмотрел на него, и Хэвлок, поймав его взгляд и осознав, что только что сделал, отдёрнул руку так быстро, будто обивка обожгла ему ладонь.

— Ох, извините, мистер Липвиг, я ни в коем случае не имел в виду, что вы похожи на собаку, — торопливо заверил он. — Я только... Пожалуй, я слишком расслабился...

Мойст с ужасом наблюдал, как на его только что вытащенного из-под слоя льда Хэвлока Ветинари наползает бронированный панцирь патриция, и не знал, что предпринять, как остановить этот чёртов процесс, такой же неумолимый, как движение тектонических плит. А потом не иначе как боги ниспослали ему озарение, и он быстрым шагом преодолел отделявшие его от дивана жалкие футы.

— Надеюсь, я похож не на пуделя! — заявил он, плюхнувшись на мягкие подушки, устроившись затылком на ужасно костлявых коленях и с любопытством уставившись в притянутую ближе газету. — Никогда не любил пуделей, они какие-то глуповатые. То ли дело сенбернары. Или колли. Спаниели тоже ничего, но у них в ушах репьи застревают.

Холодные, как проступающие на окнах морозные узоры, пальцы робко вплелись в его волосы и неуверенно пригладили упрямые кудряшки. Метафорическая броня полетела обратно на землю, оглашая небытие жизнерадостным звоном. Мойст радостно ухмыльнулся, повозился, устраиваясь удобнее, и заливисто фыркнул, тыкая пальцем в крайний правый столбец газетного листка.

— Хэвлок, ты только глянь! Тебе точно понравится! "Ты ищешь в жизни постоянства? Я гиперпостоянен. Пьянство!"

Ветинари с улыбкой кивал. Почтмейстер счастливо жмурился. Председатель сопел на коврике. Холод октябрьского вечера не имел власти над тёплыми комнатами.

@темы: фичок, Чешир вещает, рыжие проблемы, Дискворлд

---

13 forever-r-r

Прошло две недели — точнее, тринадцать дней, и Чешир в самом прямом смысле на грани смерти. И отчисления. И вообще начинает подумывать, что суицид вполне себе ничего такой выход. Но пока — нет: дожить до августа мне хочется больше. Потому что где-то там, в августе, летают чайки-хуяйки. И кричат: "Кар", ага. В общем, у меня есть стимул жить. Стимул... Эх! Ещё бы желание...

тихий мяв

Неимоверно хочется спать,

Ну а вот жить совершенно не хочется.

Нужно — всего-то лишь — сессию сдать.

Да, мне не слабо пора заморочиться...

@темы: Чешир вещает, рыжие проблемы

---

Тр-радиции умир-рают последними. А я первой!

Писать раз в полгода действительно становится странной традицией. Как и писать в полумёртвом (полемёртвом, ага, спасибо за опечатки, дядюшка Фрейд!) состоянии. Зачётная неделя перед сдвинутой на месяц сессией превращается в какой-то психоделический кошмар, полный фрактальных последовательностей кофе, подготовки и зачётов. Я спал до двух часов, и мой организм в шоке: он спал...

Но это всё нытьё, не заслуживающее внимания. А я решил почистить полой рубашки, встряхнуть от пыли и вытащить в свет один маленький давний вызов самой себе. Итак, кому интересно — прошу.

Открытия

Findings

Он чувствовал себя первооткрывателем...

В самом деле, когда он перебрался через горы сарказма, перешёл вброд бурный поток насмешек и подтруниваний, выстоял с непокрытой головой не только под бурей подозрений, но и под градом попыток отпугнуть от себя, и на горизонте забрезжил слабый лучик надежды, он чувствовал себя бывалым экспедитором, добравшимся, наконец, до Земли Обетованной.

Terra Promissa на деле оказалась Terra Incognita, и даже самые бородатые географы, честно с пыхтением промерявшие на своих двоих безымянные мили и мили треклятого Убервальда, скорее всего, плюнули бы и повесились на ближайшем суку, как потерявшие припасы и последнюю надежду их разыскать бурундучки, бросив лишь один взгляд на синие ледники пронзительно-острых глаз, прищуры которых походили на вечные молнии Овцепик, на инеистую седину, за какие-то месяцы выбелившую антрацит висков, словно крывшаяся в чужой голове машина из воронёной стали, от которой так веяло холодом, что воздух, промерзая, звенел невидимыми льдинками, сумела и их покрыть изморозью. Если бы кто-то другой почувствовал, как разверзается бездна неловкой тишины, если бы увидел, как поджимаются тонкие губы, как изгибаются брови, движение которых было неумолимым и неостановимым, как у материковых плит, он сбежал бы немедленно, теряя ботинки и рискуя сломать ногу или шею на ближайшем перевале, но страшась подобной участи куда меньше, чем представшей перед ним картины. Кто-нибудь другой. Но не он.

Мойст фон Липвиг окидывал взглядом неизведанные земли, и его сердце замирало в восхищённом предвкушении. Он растягивал и растягивал этот сладкий миг, застыв на перевале, на рубеже новой жизни, готовясь перейти самый главный свой Рубикон. А потом вдохнул полной грудью и сделал шаг вперёд. Ледники растаяли, превратившись в бездонные озёра, тонкие губы чуть разжались навстречу. Его Terra Incognita обещала превратиться в Caelum Novum. Крылья обнимали его, и он чувствовал, что летит.

Discoveries.

Он не знал — правда не знал, даже представить себе не мог, — что можно так... Что можно — так. Он никогда не думал, что в другом человеке может скрываться целый мир, незнакомый, но столь близкий ему, что он был готов, не задумываясь, променять на этот, новый, мир всю огромную пластину Диска. Он был готов ко всему: тонуть в чужих водопадах, падать в пропасти и срываться со скал... К чему он оказался не готов, так это к тому, что новый мир примет его.

Он осторожно брёл по неизведанным просторам чужой души, порой вслепую нащупывая тропу и лишь надеясь, что не завязнет в болоте околичностей и не сломает шею в буреломе собственных метафор. Но эта земля не уходила у него из-под ног; дорога уверенно ложилась в любую сторону, в которую он только мог пожелать двинуться. Любое его действие было предугадано и одобрено. Он с наслаждением пил из открывающихся ему родников, искренне благодаря за каждую каплю, и ему платили взаимной благодарностью за готовность двигаться дальше.

Этот мир мог быть так бесконечно враждебен к чужакам. Он знал, что он не первый пытался проникнуть в его тайны. Но лишь ему позволили пройти, и он шёл, осматриваясь восхищённо, и никак не мог насмотреться. Всё вокруг было неведомым, манило и звало исследователя в нём приблизиться, изучить внимательнее. Он приближался, и мир с готовностью открывал ему свои секреты и поверял тайны.

Горные пики и цветущие долины, бездонные озёра и бескрайние степи — он видел их все, но ему не было достаточно лишь видеть. Он хотел остаться. И мир, при всей готовности отпустить, тоже не желал, чтобы он уходил.

Revelations.

Наверное, ни один первооткрыватель до него не чувствовал себя столь одухотворённым открывшейся внезапно истиной. Пожалуй, он ощутил себя пророком, которому на голову свалились скрижали с заповедями, не меньше. Он знал это и раньше — понимал по внешним признакам, улавливал в тех поступках и явлениях, что говорят красноречивее всяких слов. Но, услышав, отчего-то впал в ступор; замер, словно поражённый громом.

В небесах его мира и впрямь грянул гром, засверкали молнии. Тучи клубились, предвещая грозу; готовился хлынуть дождь А он по прежнему не знал, что делать с услышанным; не представлял, куда бежать. Застыл и хлопал глазами, совершенно беспомощный перед стихией, способной смять его, как пылинку...

Его мир, самый прекрасный мир, никогда не поступил бы с ним так. Гром больше не гремел, молнии не сверкали. Неуверенные тучи проронили первую дождевую слезу. И тогда, не найдя ничего лучше, он просто превратился в эхо — в эхо своего мира, бесконечно любимого мира, в котором готов был раствориться без остатка, которому готов был отдать всего себя. Раз за разом он повторял одни и те же слова, открываясь нараспашку, превращаясь в зеркало неба, и ветра, и солнца...

Омытые слезами небеса сверкали яркой синевой, и он, восхищённый их сверканием, словно в страстной молитве произносил заветные слова, которые были для него отныне и навеки главной и единственной Истиной. Люблю. Люблю. Люблю!

@темы: фичок, Записки рыжего Чешира, Чешир вещает, Дискворлд

---

Последний осенний мур

Вот ведь странность: до зимы не дотерпела. Решила таки черкнуть сюда пару-другую строк. Ну, бывает — случается и происходит, пусть и нечасто. Ещё реже, чем интересные события в моей жизни, если подумать.

Итак, краткая сводка по осени.

Перечитала скандинавские легенды. Орнула.

Сдала три зачёта по топке. Орнула.

Научилась резать керамогранит. ... Тут не орнула, но много орала в процессе обучения.

Вяжу шарфик. Выходит плохо и медленно, но хоть что-то.

Начала с десяток ролевых. С некоторых из них периодически ору. Одна, по Плоскомирью, делает мне настолько хорошо, что прямо очень, и, кажется, предоставляет мне все шансы расширить круг — это настолько не круг, что даже стыдно, но чёрт с ним — постоянных соорников. Было бы потрясающе.

Посмотрим, на что расщедрится затейница-судьба... Чешир в ожидании — не то чуда, не то большо-ой подставы. Впрочем, нарисованное сердечко — просто перевёрнутая задница. Верно и обратное. Ждём с интересом, что там, за поворотом.

@темы: Записки рыжего Чешира, Чешир вещает

---

Хм-мя? Падишах или бабочка?

Забавненько, но, раз вернувшись на страницы "Дневников", я, кажется, вновь пробудила в себе желание — необходимость? — выплеснуть в эфир мысли. Что ж, быть посему. Меня успокаивает осознание, что моих читателей можно пересчитать по пальцам одной руки, а уж на постоянной основе сюда заглядывает один единственный человек, да и тот по нечётным четвергам, относясь к этому, как к необходимой повинности и дани вежливости. Не осуждаю: здесь действительно почти ничего не происходит, а происходящее назвать интересным не выйдет при всём желании. Тем не менее, я продолжаю свои крики в пустоту — крики? Ленивое бормотание, позволяющее привести в порядок разбредающиеся мысли или же помогающее оправдаться за прокрастинацию. Итак.

На самом-то деле, я соврала бы, если бы сказала, что жизнь северных мхов насыщенее моей. Не знаю насчёт духовного наполнения, но на события она всяко выйдет побогаче. Иное дело, что критерии значимости события у меня весьма странные, и я способна назвать значимым день, в который к моему окну, несмотря на стекающие по стеклу струи барабанящего дождя, прилип рыжевато-кровавый кленовый листок. А вот день сдачи экзамена или защиты проекта таковым я бы не назвала, вне зависимости от успешности — или безуспешности — мероприятия. И поэтому дохлая крыса, увиденная на дороге, значит для меня больше, чем законченная работа по препарированию гортани. Значимость события я определяю, перелив в мерную колбу всколыхнувшиеся из-за него эмоции и произведя их пересчёт по коэффициенту яркости.

Эти полгода, сказать по чести, были богаты на впечатления. Чего стоит поездка в Москву — к родственникам и, что важнее, другу теперь-не-только-по-переписке. Музей Булгакова на Садовой, смех взахлёб над Диснеевским мультиком, тёплый бумажный стаканчик с глинтвейном, согревающий руки, и впервые попробованный сливочный ликёр — всё когда-то бывает впервые, и этот первый раз всегда врезается в память и остаётся образцом, с которым позже, неважно, выигрывая или проигрывая, будут сравниваться последующие разы.

Эти полгода были полны странного ощущения сюрреалистичности, я словно блуждала — и продолжаю блуждать — сомнамбулой, не ныряя в сон, как мне привычно, но медленно погружаясь в него, словно в вязкий кисель. Граница реальности и сновидения столь зыбка и расплывчата, что иногда мне кажется, что я однажды забыла проснуться и продолжаю дремать наяву, путая жизнь и грёзы. И, самое странное, это не вызывает отторжения, вообще не вызывает каких бы то ни было чувств.

Я под эмоциональной анестезией. А когда удаётся вырваться из неё — за книгой, фильмом, разговором, — нахлынувшие чувства с непривычки режут так ярко, что становится больно и слезятся глаза. После же — вновь полунаркотический туман бесчувственности. Возможно, это нервное. Просто психологическая усталость и эмоциональное выгорание к концу года. Возможно, это пройдёт, когда я смогу выспаться и осознать, что ещё один год остался позади. А пока... Пока сдамся вязкому киселю. Спокойной ночи, Чешир. Не забудь проснуться.

@темы: Записки рыжего Чешира, Чешир вещает

---

Эм-мяу?

И во-от снова лето. Кажется, писать в дневник раз полгода становится традицией. Ну, мне это почти нравится, признаться: я не любитель выплёскивать свои мысли невесть на кого. Я предпочитаю вполне себе определённую мишень, которая, как правило, стоит, грустно оглядывается и прикидывает, как бы максимально вежливо от меня свалить. Мяп.

Но речь не о том, в самом-то деле. Кому интересна моя жизнь? Да никому. Потому что в ней ничегошеньки не происходит. Тем не менее, я постараюсь выделить самые яркие моменты за прошедший период с февраля по июнь.

Итак.

1. Видела дохлую крысу. Фя.

2. Посмотрела три части Железного Человека. Годненько.

3. Почти научилась сводить веснушки лимонным соком. Ну, они светлеют...

4. Начала читать Гессе. Я плакаль.

5. Связано с пунктом 4, потому что после Гессе я решился завести литературный дневник. Ну, как дневник. Записульки-зацарапки, содержащие скорее мои мысли после прочтения, чем сколько-нибудь толковое описание произведения. Это дневник послевкусий — словно записная книжка для сортов кофе, которую я, кстати, до сих пор веду.

Ну, на этом список самых ярких моментов считаю завершённым. До связи зимой, щученьки!

@темы: Записки рыжего Чешира

---

Зимнее муррр

Не писал сюда с лета. И слава богу. Сессия близко, а уровень кофеина в крови зашкаливает. Не знаю, зачем пишу это. Возможно, просто обозначаю, что до сих пор жива. Произошло много чего, но описывать полгода жизни прямо сейчас мне лень. Возможно, сделааю это завтра. Или нет. Всё.

@темы: Записки рыжего Чешира, рыжие проблемы

---

А-а! Я умир-раю!

Боги, я и забыл про эту ШТУКУ. А ведь она с нового года лежит среди законченного... Ох, гр-рехи наши тяжкие.

Моркоу и Ангва. Очень мало. Стёб. Трэш.

ШТУКА

Ангва неуверенно покосилась на Моркоу. Тот с ослепительной улыбкой продемонстрировал... штуку. Ангва поёжилась: сверкающий металл всегда вызывал у этой её формы стойкую ассоциацию с серебром. Моркоу всерьёз думал, что она согласится? Это же было...

Так, ладно, это было совсем не плохо. Да что уж там, в человеческой форме она наслаждалась. Но для волчицы... Ну... Волчица вообще не понимала всех этих человеческих заморочек. А она была наполовину волчицей — больше чем наполовину сейчас, в лунном свете. И это было, пожалуй, чересчур. Делать что-то подобное с волком было... неправильно, разве нет? То есть, люди вообще делали много-много странных вещей — в том числе и с животными, но Ангва никогда не думала, что...

Моркоу словно понял, о чём она думает, и улыбнулся чуть менее широко, почти застенчиво. Будто извинялся. Ангву моментально затопило чувство вины. Почему, почему она ни в чём не могла отказать этому человеку?! Виновато заскулив, она грохнулась на пузо и подползла к нему, виляя хвостом. Он был её хозяином, разве нет? Он имел право делать с ней всё, что взбредёт ему в голову.

Моркоу выглядел таким счастливым, и Ангва постаралась не обращать внимания на лёгкую боль. Если это доставляло удовольствие Моркоу, то немного боли она была вполне в состоянии вынести.

Моркоу улыбался и расчёсывал её запутавшуюся и свалявшуюся шерсть.

@темы: фичок, капельки мыслей стекают на желтоватые листы блокнота, Дискворлд

---

А такой травой-мур-равой я и вовсе не делюсь

Да-да, всё ещё тащу свои вещички проветриваться. Не совсем то, что ты просила, Лер, но что уж есть.

Убервальд из места, где грызутся за власть оборотни и вампиры, превращается в цивилизованное место, родину Игорей и оплот Лиги Воздержания. Всего-то и потребовалось, что зажать чёртовы бесконечные равнины, где каждый творит, что вздумается, в ажурную чёрную перчатку.

А вы не задумывались, почему же леди Марголотта решила отказаться от человеческой крови? Чем она заменяет свою страсть? И почему лорд Ветинари практически не стареет?..

Пара слов на букву "к"

Дорогая плотная бумага несла на себе десяток строчек. Аккуратных, полных завитушек, титулов и безличных фраз, принятых в высшем обществе. Марголотта была... заинтригована. Вести из Анк-Морпорка редко были особо интересны, но на этот раз в горсти плевел что-то сверкнуло. Возможно, это было бутылочное стёклышко, но интуиция подсказывала Марголотте, что она имеет дело с чем-то поценнее стекла. А для того, чтобы столетиями избегать толп с вилами, требовалась очень развитая интуиция.

Новый патриций Анк-Морпорка сперва не привлёк ни малейшего внимания других стран. Хотя Анк-Морпорк не был страной в прямом смысле слова. С другой стороны, его размеры и население превосходили те же характеристики некоторых стран, к примеру, Борогравии, так что двуединый город при желании мог называться страной. Ну, или государством.

Патриции, с точки зрения Марголотты, менялись, как перчатки; единственным отличием было то, что перчатки, как правило, меняют на перчатки почище. С патрициями же дело обстояло строго до наоборот. Сумасшедшие лорды-садисты мелькали, как стёклышки в калейдоскопе, стремясь переплюнуть друг друга в изощрённости разваливания города. Новый, впрочем, пока ничем подобным отличиться не успел, если верить слухам. Точнее, отсутствовавшим слухам. Если бы что-то уже произошло, народ гудел бы, как растревоженный улей. Конечно, ничего не предпринимал бы, но гудел.

Марголотта слегка поморщилась. Пока Анк-Морпорк не совал нос в дела Убервальда, ей было всё равно, что там происходило. Отвратительно пахнущий грязный город интересовал её не больше, чем соседский свинарник. Первые два года правления новый патриций ограничивался внутренней политикой, которая вызывала некоторые нарекания, но не бунты, и это вполне устраивало всех. А теперь...

— Так значит, собирается наньести визит в Убервальд? — переспросила она у Игоря.

— Йа, гофпожа, — подтвердил слуга. — Офифиальное ваяфление. Фтоит напифать откаф?

— Не стойит, Игорь, — отмахнулась Марголотта. — Напьиши, что мы будем рады визьиту. По всем правьилам этикьета сперва он должен будьет навестить вьервольфов. До нашьего замка он просто не добьерётся. Во всьяком случае, целиком, — подумав, добавила она и бросила недовольный взгляд на начинающее бледнеть ночное небо. — Закрывай крышку, битте.

— Флушайт, гофпожа.

***

Волчий вой нарастал, дробился, обрывался и начинался снова. Марголотта помассировала виски. От этих звуков у неё всегда начиналась мигрень. Чёртовы оборотни, ну что они так долго возятся? Раньше им вполне хватало двух-трёх часов, чтобы расправиться с выбранным для игры бедолагой. Так что изменилось на этот раз, что они не могут заткнуться даже с наступлением дня?

День — время для сна, а как можно заснуть, когда три десятка вервольфов надрывают в лесу глотки? Впрочем, они, пожалуй, даже оказывали ей услугу, избавляя от необходимости терпеть визит возомнившего себя важным человечишки. Марголотта ещё немного поёрзала на бархатных подушках и смогла заставить себя погрузиться в сон. Ей снились воющие волки и алый снег.

Когда она проснулась, был поздний вечер, Игорь беззвучно открывал крышку гроба, а бокал на столе казался чёрным в свете свечей. За окнами царила тишина, не нарушаемая даже воющим обычно ветром, словно ночь решила быть полностью беззвучной в качестве компенсации за дневную какофонию. Марголотта удовлетворённо вздохнула, потянулась за бокалом и очень неаристократично подавилась кровью, когда по замку пронёсся стук тяжёлой дверной ручки.

— Надеюсь, я вас не разбудил? Нет, я вижу, вы уже встали. Какая приятная встреча, мадам, — молодой ещё мужчина, практически юноша, изящно наклонился к её руке, пока Игорь закрывал дверь и задвигал засовы. — Патриций Хэвлок Ветинари, новый правитель Анк-Морпорка, к вашим услугам, Марголотта Катерина Ассумпта Крассина. Барон передаёт вам привет и пожелание "справиться с чёртовым ублюдком лучше, чем удалось нам". Прошу простить мой клатчский, это прямая цитата.

— Всё в порьядке, дорогой, я прьивыкла к маньере речи барона, — отмахнулась Марголотта. — И вы как раз к завтраку. Как любьезно с вашей стороны.

— Надеюсь на ответную любезность, мадам. Быть может, сперва проведём политическую часть нашей встречи, а уже потом перейдём к, м-м, неофициальной?

— Йа, почему бы и ньет, — пожала плечами Марголотта после недолгого раздумья. — Я всьё равно уже успьела подкрепиться.

Патриций оказался очень проворным юношей. Он разостлал по столу достаточно подробные карты, предложил несколько торговых маршрутов по относительно безопасным от разбойников путям, подискутировал на тему импорта и экспорта, но не пытался тянуть время, а был краток и деловит. Марголотта сама не поняла, как оказалась втянута в обсуждение поставок леса и угля, как подписала пару договоров, которые не сильно, но ощутимо ударили по её карману и немедленно скрылись в добротной кожаной сумке. Не прошло и двух часов, а официальная часть встречи подошла к концу, и Марголотта даже испытала что-то вроде сожаления. Юнец был таким забавным и смышлёным. Быть может, стоило придержать его хотя бы до обеда?..

Кажется последнюю часть Марголотта проговорила вслух, потому что патриций неожиданно усмехнулся.

— Простите, мадам, я спешу: от Убервальда до Анк-Морпорка путь неблизкий, а мой город не терпит долгого отсутствия правителя. Заговоры, знаете ли, растут, как грибы.

— Скорее, как шерсть на бароне, — рассеянно пошутила Марголотта.

Ветинари вежливо улыбнулся и ожёг её взглядом пронзительно-синих глаз.

— Нет, пожалуй, не настолько быстро. Итак, мадам, насколько я понимаю, шансов покинуть это место живым вы мне предоставлять не намерены?

— Найн, мой мальчик. — печально покачала головой Марголотта. — Мне очень жаль, правда.

— Мне тоже, мадам, — вздохнул патриций, стянул левую перчатку и, слегка наклонившись, протянул руку ладонью вверх. Кольцо из неизвестного материала оставалось непроницаемо чёрным в свете свечей. Марголотта подала руку для поцелуя, уже примериваясь к шее с восхитительно пульсирующей венкой за ухом, и мир погас.

Когда Игорю удалось отыскать шкатулку с её прахом, Ветинари должен был быть уже на половине пути к своему городу. Капли крови оказалось вполне достаточно, чтобы Марголотта взметнулась из кучки серой пыли и брезгливо склонилась над шкатулкой.

— Хитёр, подлец, — почти восхищённо признала она и достала аккуратно свёрнутую записку.

Мадам,

Надеюсь, моя выходка не доставила вам неприятных ощущений. Во всяком случае, позвольте принести мои искренние извинения. Я так надеялся, что мне не понадобится покидать ваш гостеприимный кров подобным образом, но, увы, так сложились обстоятельства.

Как бы то ни было, позвольте заверить вас, что я остаюсь вашим преданным другом. Вы можете рассчитывать на политическую и финансовую посильную помощь Анк-Морпорка. Все заключённые нами соглашения будут действительны, пока не истечёт указанный в них срок, если с одной из сторон не возникнет осложнений.

Искренне надеюсь, что вы не откажетесь от политической переписки с целью налаживания более тесных контактов между нашими странами. С надеждой буду ждать ваших писем.

Лорд Ветинари

PS Возможно, мне удастся хоть отчасти изгладить в вашей памяти сей неприятный инцидент при помощи того, что вы сможете найти на вашем столике.

С любопытством проследовав в гостиную, Марголотта обнаружила на столике внушительную бутыль непрозрачного стекла, аккуратно закупоренную и запечатанную восковой печатью в виде заглавной "V". Откупорив её, Марголотта облизнулась. Сомнений быть не могло. Конечно, здесь была всего одна бутылка... Тем не менее, главным было утолить не голод, а любопытство. Алая жидкость наполнила бокал, и Марголотта с интересом посмотрела сквозь него на свет. Ну что ж, давай попробуем, какой ты на вкус, лорд Ветинари.

Со временем это стало традицией. Марголотта была вампиром, она была в десяток раз сильнее любого человека, она могла летать, слышала сердцебиение и пульсацию крови за полтора километра и двигалась быстрее гадюки в броске. И, тем не менее, патрицию Анк-Морпорка раз за разом удавалось ускользать, предварительно заключив весьма выгодные для города контракты.

Уже сам факт того, что лорд Ветинари продолжал раз за разом возвращаться в холодный негостеприимный Убервальд то к ней, то к вервольфам, а то и вовсе к Низкому королю гномов, и умудрялся выбираться живым, говорил о том, что новый патриций не так прост, как его предшественники. Да и слухи из Анк-Морпорка стягивались самые противоречивые.

Люди говорили, что новый патриций сумасшедший. Люди говорили, что новый патриций гений. Люди говорили, что он является очередной марионеткой Гильдий и скоро окончательно развалит город. Люди говорили, что он первый за двести лет правитель с собственной головой на плечах, умело загнавший под собственный каблук городские Гильдии и даже преступные организации. Марголотта не была склонна верить слухам, но игнорировать их также не было смысла. Люди говорят очень много слов, среди словесного мусора мелькают крупинки правды; главное — научиться отличать одно от другого.

Патриций Ветинари приезжал редко, раз в несколько месяцев, иногда и в полгода, неуловимо меняясь с каждой встречей. Марголотта видела, как на лице юноши всё глубже проявляется печать усталости и постоянного напряжения. Быть может, поэтому, в очередной раз закончив политическую часть встречи, она отошла на несколько шагов, повернулась спиной к убиравшему документы Ветинари и, побарабанив пальцами по каменному подоконнику, пристально вглядываясь в редеющую тьму за окном, протянула:

— Быть может, сменим антураж?

— Мадам? — осторожно переспросил патриций, беззвучно подойдя ближе.

— У вас есть бутыль весьма приятного для меня напитка, а у меня найдётся вино, которое залили в бутылку ещё при последнем короле. Быть может, посидим, попьём?.. — пояснила Марголотта.

Ветинари едва слышно выдохнул, и Марголотта как никогда ощутила преимущества вампирского слуха: человек и не услышал бы этого облегчённого вздоха.

— Для меня будет честью составить вам компанию, мадам, — кивнул патриций.

Два бокала с рубиновой жидкостью казались чёрными в свете свечей. Две фигуры в чёрных одеждах сидели в креслах возле холодного камина и не выказывали ни малейших неудобств от низкой температуры. Беседа плавно перетекала из русла политического, с которого осторожно началась, в достаточно интересную плоскость.

— Так человеческая кровь это физическая необходимость или своего рода излишество? — лорд Ветинари наблюдал за быстро исчезающим содержимым бутыли хозяйки замка с искренним любопытством.

— Является ли вино физической необходимостью, если не пить ничего иного несколько сотен лет? — больше риторически вопросила Марголотта и с недоумением покосилась на вновь опустевший бокал.

Раньше ей удавалось смаковать напиток, растягивая удовольствие — кровь патриция на вкус ничем не отличалась от крови любого другого человека, но само осознание принадлежности алой жидкости тешило разум. Но теперь, когда сам источник ароматного деликатеса сидел в соседнем кресле, контролировать себя было сложнее в сотни раз. И холодное содержимое бокала манило и вполовину не так сильно, как текущая рядом — она слышала размеренное биение сердца, качавшего её по артериям и венам — горячая живая кровь.

Это было бы так восхитительно, впиться клыками в бледную-бледную шею, рядом с сонной артерией. Всего пару глотков... Марголотта не была уверена, что сможет ограничиться парой глотков. Бутылка непозволительно быстро опустела, и вампир с сожалением посмотрела на оставшиеся на дне капли. Ну в самом деле, не прикладываться же к горлышку при госте. Хотя это лучше, чем не сдержаться и приложиться к горлышку гостя... Нет, Марголотта не собиралась сдаваться так просто. Но не бросать голодные взгляды на непозволительно живого гостя оказалось сложнее, чем игнорировать идущий от бутылки слабый запах, вызывавший желание сглотнуть слюну.

— Мадам не желает, м-м, добавки? — словно прочитав её мысли, предложил патриций и услужливо продемонстрировал поднесённый к собственному запястью стилет.

— Я... — Марголотта на мгновение запнулась.

Ветинари благожелательно улыбнулся и вновь наполнил её бокал. И, чёрт побери, это было просто божественно.

***

На самом деле, вынуждена была признаться себе леди Марголотта годы и годы спустя, она была обязана всем обаятельному голубоглазому мошеннику, затянутому в чёрные одежды и безукоризненные манеры. Оглядываясь назад, она видела, что нахальный мальчишка манипулировал ей, дёргал за ниточки, которыми сам и опутал, как марионетку. Но, ради всего красного, тёплого и текущего, она готова была отдать всё на свете за те дни, когда этот маленький язвительный паук принадлежал только ей.

Конечно, Ветинари делал это в первую очередь ради блага своего города. Дикий Убервальд был опасным соседом и невыгодным клиентом. И Марголотта наравне с бароном и Низким Королём представляла собой возможную опору, от которой можно было начинать плести паутину. Конечно, Ветинари делал это ради своего грязного зловонного города. Но кто сказал, что из-за этого она не может быть ему благодарна?

Очередной вечер с очередными бокалами. Патриций весьма и весьма настороженно отнёсся к вину, и Марголотта не могла его винить: если верить слухам, очередное покушение не увенчалось успехом лишь потому, что Ветинари никогда не допивал свой бокал даже до половины. Глотком больше, и вместо трёх недель, проведённых в постели, патриций вполне мог обрести вечный приют в гробу — и вовсе не в роскошном двухместном, на обитом бархатом ложе и в объятиях давно намекавшей на возможность такого поворота событий Марголотты.

Впрочем, нежелание Ветинари пить вовсе не мешало ему усердно спаивать хозяйку замка, хотя даже по ничего не выражавшему лицу можно было сказать, каких усилий это стоит ещё не до конца оправившемуся патрицию: слишком бледная даже для обычно похожего на одного из детей ночи Ветинари кожа, заострившиеся черты лица, испарина на лбу, глубоко запавшие глаза и тёмные круги под ними. Марголотта просто не могла равнодушно смотреть в эти сверкающие синими искрами воспалённые глаза с грозящими лопнуть капиллярами. А патриций продолжал вещать с едва заметной иронией:

— Всё, что контролирует вас, моя леди, является вашей слабостью. Вы можете не желать признавать этого, но дела, увы, обстоят именно так. Ваша зависимость, дорогая, ослабляет вас, лишает возможности мыслить трезво.

Марголотта закусила губу. Ветинари был прав, разумеется. В его присутствии — в присутствии бьющегося живого сердца, горячей ароматной крови — в животе свивался тугой узел желания, а ни о каком трезвом мышлении не шло и речи. Она контролировала порыв рвануться вперёд, впечатать человека в кресло, в стену, в холодный мраморный пол — во что угодно! — и впиться клыками в очаровательно податливую плоть, разрывая её, чтобы добраться до столь желанной крови; но видят боги, чего стоил ей этот контроль. А Ветинари словно читал её мысли.

— А если я предложу вам кое-что иное, моя леди? — лукаво предложил он. — Удовольствие куда более сильное и яркое, чем вкус крови на языке и трепет плоти под клыками?

Ветинари был прав, она не могла тогда думать трезво и лишь одурманено кивнула. А он воспользовался её слабостью; мальчишка, что был в десятки раз её младше, но мудр и хитёр, как проживший не одну тысячу лет вампир. На манипуляции такого острого и в то же время гибкого ума было не стыдно поддаться, решает, вздыхая ностальгически, леди Марголотта, в который раз коротая предрассветные часы за кружкой какао и партией в бац.

Гибкое тело патриция покорно прогибалось под её жадными руками. Белые полосы шрамов вились прихотливыми узорами. Марголотта вцепилась в чёрные волосы, заставляя Ветинари откинуть голову, впилась в его шею, сама выгибаясь и трепеща от восторга. Чёрт побери, мальчишка был прав. Вкус крови на языке бледнел и мерк — она почти не ощутила его! — по сравнению с тем несравнимым удовольствием. Марголотта застонала, упиваясь этим новым, блаженным, ни с чем не сравнимым. Упиваясь властью.

В ту ночь она, пожалуй, немного перегнула палку; вонзила клыки чуть глубже, выпила чуть больше, чем следовало, учитывая, сколько крови Ветинари уже потерял, и была вынуждена ввести чуть-чуть яда — мизерную дозу, ровно столько, чтобы сердце человека стало немного более выносливым и смогло начать биться снова.

Патриций тогда хмыкнул, потирая мгновенно затягивающиеся ранки, и на пробу полил на руку святой водой из припрятанного до того невесть где бутылька. Вода оставила едва заметный красный след и лёгкую припухлость. Марголотта извиняющеся пожала плечами, Ветинари зеркально повторил её жест, и больше тема никогда не поднималась.

В ту ночь она подарила патрицию частичку вечности — далеко не бессмертие и даже не неуязвимость, но тоже вполне неплохой сувенир. Взамен Ветинари подарил ей осознание: настоящее наслаждение приносит не власть, но контроль. Он подарил ей новую слабость, которая стала её силой. И этой слабости леди Марголотта могла и собиралась во всём потакать.

@темы: фичок, капельки мыслей стекают на желтоватые листы блокнота, Дискворлд

---

А я кур-рю тр-раву-валер-риану с поля бр-рани...

Да-да, всё верно, я ночью копался в закромах, сортируя законченные фички от незаконченных. Некоторые из обеих категорий просто конченые... Ну ладно, оставим их там, где они и были. А сюда притащим вот что:
Лорд Хон из "Интересных времён" обожает шахматы и мечтает сыграть в них с патрицием. А, ну и ещё захватить Анк-Морпорк. К счастью, патриций неплохо разбирается в традициях Агатейской империи. Во всяком случае, намного лучше, чем командор Ваймс в его намёках...

Шахматная партия

Кони и офицеры стояли в боевой готовности, и трубили воинственно трубы, и отстукивали марш барабаны. Пешки и короли; и те, и другие — лишь фигуры. Но жертвуют всегда только первыми.

Ваймс ненавидел послов. Нет, не так. Ваймс НЕНАВИДЕЛ послов, другие государства, чёртов Пуп с его претензиями, грёбаные шахматы. И, конечно, патриция. Впрочем, последнее было неудивительно: патриция ненавидели практически все, кто хоть раз его видел или хотя бы слышал о нём.

Говоря по чести, Ветинари не был виноват; Ваймс был вынужден признать это, скрипнув зубами. Как шахматы, так и посол с Пупа со всеми его выкрутасами, были абсолютно независящим от патриция явлением. Но Ваймс настолько привык, что Ветинари контролирует всё — и под "всё" имелось в виду действительно ВСЁ, — что единственным, кого можно было обвинить всегда — действительно ВСЕГДА, — оставался именно Ветинари.

Точнее, как раз обвинить-то патриция было ни в чём и нельзя, зато винить — сколько душе угодно. Гильдия воров не может набрать новую волну студентов — патриций виноват; разгулялись крысы — на одной из крысиных ферм сломалась перегородка — снова патриций; капуста не уродилась — точно приложил руку Ветинари. И если к некоторым из событий патриций и впрямь имел прямое — внезапное исчезновение ректора Гильдии воров; или косвенное — один из агентов-осведомителей по уши влюбился в полненькую, но симпатичную крыску с фермы — отношение, то иногда, и это нужно было признать, случалось страшное: Ветинари был ни причём.

Зато в этот раз вычислить виновника проблем смог бы даже сержант Детрит. Потому что Сэм видел собственными глазами, как зарождались неприятности. Более того, в этот раз ему удалось стать участником, хоть и второстепенным, этого, без сомнений, знаменательного события. И не сказать, чтобы он сыграл в этом процессе положительную роль.

Виноват был посол. Однозначно. Именно в его светлую голову взбрела мысль, по причине которой Ваймс стоял сейчас, медленно закипая от бешенства, и никак, совершенно никак не мог повлиять на ход событий. Пожалуй, у Ветинари появился серьёзный конкурент за первую строчку в списке существ, которых Ваймс хотел бы видеть с петлёй на шее.

— Наклонись, сэр Сэмюель, — сладко протянул патриций.

— Сэр, — Ваймс искренне надеялся, что это прозвучало хоть немного похоже на слова, а не на скрежет стираемых в порошок зубов — каковым и являлось.

— Между прочим, при учёте репутации твоей семьи, тебя должна бы радовать возможность отрубить королю голову, — наставительно заметил Ветинари.

Какая конкуренция? Первая строчка списка была только для патриция.

***

Шахматы были затягивающей игрой. Ваймс знал это, потому что весь последний месяц Сибилла два-три раза в неделю неизменно чуть ли не за шиворот затягивала его в Продолговатый кабинет в совершенно неурочное время — два часа дня, ни один уважающий себя школьник не на уроках — и усаживала рядом с собой. Следующие полдня проходили для Ваймса как в тумане, он помнил только стук фигурок, переставляемых по доске.

Игроки хмурили брови, морщили носик — Сибилла; с лёгкой ленцой постукивали кончиками пальцев — патриций. А по доске вышагивали пешки, кони, ладьи. Всё это сливалось в грязно-серую, словно Анк, мешанину, плывущую перед глазами. И только стена, родная стена, покрытая белой штукатуркой, мысленно поддерживала Ваймса, с сочувствием глядя на него из-за плеча Ветинари.

Но такие шахматы... Ваймс понятия не имел, как в Агатовой империи вообще ещё оставались люди. Ветинари мог выиграть у Сибиллы десяток-другой партий за ту пару часов, что они обменивались любезностями и, насколько он понимал, новостями. Во всяком случае, леди Овнец всегда была в курсе происходящего на политической арене города и готова была поработать для своего мужа гидом по этому неизведанному миру. Что получал от этих вечеров Ветинари — кроме удовольствия наблюдать, как командор Стражи теряет сознание от скуки в его кресле — Ваймс не имел ни малейшего понятия, но был уверен, что скользкий змей своей выгоды не упустит.

Возвращаясь к вопросу шахмат в Агатовой империи, Ваймс, по размышлении, пришёл к выводу, что позволить себе подобное развлечение могут только дворяне, достаточно богатые, чтобы не ощутить потерю трёх десятков работников, угробленных во время "живой игры". И ещё трёх сотен работников, разбежавшихся, чтобы не повторить участь этих трёх десятков. И ещё трёх тысяч работников, полёгших во время бунта и его подавления. В общем, таких было немного.

Тем не менее, сам факт того, что патриций согласился на капризы посла, уже говорил не в пользу Ветинари с одной стороны и демонстрировал, насколько Анк-Морпорк готов на уступки, с другой. Ваймс очень надеялся, что на кону будет стоять больше, чем пара тонн золота, потому что в противном случае был готов, несмотря на все увещевания Сибиллы, показать патрицию, что обезглавливание — не самая худшая участь, которую может предложить власть имущему человек с фамилией Ваймс.

***

Аристократы были странными и чудными, подумал Детрит. Вместо того, чтобы устроить хорошую драку — уж в этом-то случае патриций мог не волноваться за проигрыш, — выстраивать их на размеченной площадке и играть в свои политические игры. Впрочем, пусть уж лучше играют, чем устраивают очередную войну. На войну Детрит не хотел: он знал, что на войне о кружке серы можно будет только мечтать. А ещё, возможно, от него отколют настолько большой кусок руды, что он больше не увидит Рубину.

— Командор, я действительно не понимаю, почему ты злишься, — отвратительно честно глядя на Ваймса, протянул Ветинари, взгромождая ему на голову конструкцию, которую Сэм Ваймс предпочёл бы видеть валяющейся в канаве, желательно в погнутом виде. — Ты сам напросился участвовать в этом... м-м... мероприятии, притащил своих людей, хотя, поверь, мне вполне хватает и своих сотрудников, настоял на собственном участии, чтобы я, как ты выразился, "побыстрее закончил этот балаган". Так на какую роль ты, собственно, рассчитывал, приводя с собой взвод подчинённых? В шахматах нет фигуры терьера, командор.

Прежде чем Ваймс сообразил, что он делает, он уже держал патриция за ворот. Будь патриций ниже ростом, Сэмюель мог бы оторвать его от земли и не заметить, но Ветинари было достаточно просто выпрямиться, чтобы не испытывать от потуг Ваймса никакого дискомфорта и с вежливым интересом взглянуть на него сверху вниз, ясно показывая, что пока что всё в порядке, но терпение его всё ж не вечное.

— Я... Вы сами виноваты, — буркнул Ваймс, поспешно отпуская чёрную ткань и пряча руки за спину, как нашкодивший школьник. — Сэр, — добавил он, вспомнив, что жизнь — не самая плохая штука.

Ветинари только устало покачал головой.

— Я поручу Сибилле с этим разобраться, — пробормотал он, скорее для самого себя, чем для Сэмюеля. — Иди на доску, командор; там пустует только твоё место, так что ты, полагаю, не заблудишься.

Ваймс хотел сказать что-то ещё. но скрипнул зубами и побрёл на расчерченную площадку, где напротив почти одинаковых агатцев выстроилось его разношёрстное войско, ожидающее команд свыше. Которые, разумеется, не заставили себя ждать.

Игра началась довольно заурядно. Казалось, лорды пока только прощупывают тактику друг друга. Лорд Хон продвигал в наступление пешек, в то время как лорд Ветинари избрал свою излюбленную тактику: слегка поворошил гадюшник Анк-Морпорка и выудил на поверхность Сэма Ваймса, отправив его на довольно безуспешное и рискованное предприятие под прикрытием прямого, как его ходы, капитана Моркоу и только что не рычавшей Ангвы, которой костюм ладьи шёл куда меньше, чем её молодому человеку.

Королева-Сибилла, твёрдо отказавшаяся отпускать мужа одного, осталась под защитой Детрита и сержанта Колона; рядом подпрыгивал от возбуждения Шнобби, шлем с украшением в виде конской головы то и дело съезжал ему до самого носа.

Уильям де Словв и глава Гильдии Настольных Игр господин Ходдит отчаянно строчили в блокнотах, конспектируя каждый шаг на доске и каждое слово играющих.

— Пешка на С-3, — скомандовал лорд Хон.

Хрупкий паренёк-секретарь послушно прошёл два шага.

— Король, на клетку С-4, пожалуйста, — демонстративно попросил Ветинари, отлично зная, что Сэмюель Ваймс не имеет выбора, кроме как поправить уже начавшую натирать лоб корону и шагнуть вперёд.

На самом деле, это было странно, понял Ваймс через полчаса игры. Насколько он знал, в шахматах положено было убирать с доски фигуры противника, чтобы потом король, оставшийся с жалкой горсткой приспешников, оказался под ударом. Но игра шла и шла, а потерь всё ещё не было. И это при том, что лорд Хон так и норовил пожертвовать пешкой или особо нелюбимым слоном, чтобы получить хоть какое-то преимущество.

Видимо, господин Ходдит заметил то же самое, поскольку перестал строчить в своём блокноте и принялся, близоруко щурясь, всматриваться в доску, пытаясь углядеть что-то, видимое только ему, после чего уставился на патриция с таким видом, словно тот только что продемонстрировал раздвоенный язык. Происходило что-то странное, но Сэм не понимал, что именно, и с тоской уставился на Моркоу.

— Кто-нибудь объяснит мне, что за чертовщина здесь происходит? — вопросил он.

— Вы тоже заметили, да, сэр?

Моркоу выглядел удивлённым не меньше, но при этом сиял и лучился оптимизмом. Этой уверенности в том, что день грядущий готовит лишь полтонны счастья и ясное небо, Ваймс никогда не понимал и не разделял, но это же был Моркоу. Многое прощалось Моркоу только за то, что он был тем, кем он был.

— Ветинари всё время уводит нас из-под удара, — проворчал командор.

— Не только нас, сэр, — возразил Моркоу со всё той же лучезарной улыбкой. — Он уводит из-под удара всех.

И только после того, как это было сказано, до Ваймса дошло, что же именно происходит. Он бросил взгляд на патриция. Тот сидел с тем же скучающим видом и плавно помахивал длинными пальцами, словно дирижируя оркестром, в такт своим мыслям, негромко диктуя что-то секретарю. Стукпостук послушно кивал, но ничего не записывал, и Ваймс отчего-то почувствовал облегчение: хоть кто-то без чёртова блокнота.

Лорд Хон поглаживал подбородок, и его пенсне сверкало на солнце. Было видно, что темп игры несколько выбивает его из колеи: патриций с видом величайшего одолжения делал ходы через несколько мгновений после него, словно просчитал всё на десяток ходов вперёд, если не сыграл всю партию в своей голове, и теперь был вынужден растолковывать ход своих мыслей, к примеру, Детриту. Лорд Хон злился, один раз даже сделал ход в ущерб себе, надеясь удивить патриция, но Ветинари на секунду прищурился и небрежно махнул рукой, отдавая приказ одному из слонов заблокировать его пешку.

Лорд Хон привык чувствовать себя острейшим клинком, сталкивающимся в поединке с клинком интеллекта противника и неизменно побеждающим. Ветинари не выходил для открытого противостояния, и лорд Хон чувствовал себя кинжалом, вонзающимся в воду. Да, он проходит вглубь, и что с того? Вода просто расступается и охватывает его со всех сторон, а когда он отступает — стекает обратно. Это качание туда-сюда сводило с ума, а Ветинари покачивал пальцами, словно плёл в воздухе невидимую паутину своих замыслов.

Ваймс был достаточно знаком с правилами игры, чтобы пожалеть о своей осведомлённости. Он гневно сжимал кулаки и стискивал зубы, когда один из людей Хона оказывался в положении, где один ход мог унести жизнь кого-то из стражников. Ветинари юлил, как мог, но его позиция неубийства существенно осложняла ему игру. Возможно, стороннему наблюдателю патриций казался спокойным, но Ваймс точно знал, что в спокойном состоянии патриций не размахивал руками, максимум — постукивал кончиками пальцев. Если Ветинари не мог ровно сидеть на заднице, чёртовы шестерёнки в его голове уже, наверное, дымились, добела раскалившись от нагрузки.

Вскоре в дело пришлось пустить Детрита и Шнобби, и Сибилла осталась под прикрытием только Фреда Колона. И, хотя это были шахматы, а не уличная потасовка, Ваймс чувствовал бы себя спокойнее, оставайся рядом с его женой Детрит.

— Сибилла, дорогая, окажи мне честь. D-1, — в какой-то момент услышал Ваймс и буквально вскипел от злости: этот паскудный лис мог сколько угодно использовать его в своих аферах, но Сибилла... — Пат, господин посол, — равнодушно заключил патриций.

Лорд Хон растерянно моргнул, всматриваясь в доску, пытаясь понять, в какой момент тонкое кружево стало таким прочным, что не оставило возможности вырваться. Он поставил офицеров возле своего короля, чтобы предотвратить мат, но пат... Он даже не подумал, что ничья может быть целью. Это было нечестно. Целью должна была быть победа.

— Ты! — как только до Ваймса дошло, что вся эта нервотрёпка закончена, он первым делом сорвал с головы корону, с удовольствием наступил на неё, погнув изящный зубец, прошёл с доски, гневно щурясь и расталкивая всех, не успевших отойти с дороги, и схватил Ветинари за грудки. Теперь, когда патриций сидел, получилось более эффектно. — Ты мог заранее сказать, что никто не умрёт! Ты наслаждался тем, как меня там трясло, верно?!

— Понятия не имею, кем ты меня возомнил, сэр Сэмюель, — вкрадчиво заявил Ветинари, — но я не сторонник бессмысленной бойни и никогда им не был.

— Ты грёбаный... грёбаный... — Ваймс не мог нащупать в своём арсенале ни одного достаточно яркого определения, чтобы описать этого несносного, щурившего сейчас насмешливо льдистые синие глаза... — Ветинари, — нашёлся, наконец, он.

Синие глаза прищурились ещё насмешливее и даже уголки бледных губ слегка дрогнули в кратком подобии улыбки.

— Именно, — подтвердил патриций. — Я, как ты изволил выразиться, сэр Сэмюель, грёбаный Ветинари, патриций этого города. А ты — Сэмюель Ваймс, командор стражи и мой подчинённый. Так что, Ваймс, не испытывай судьбу...

На Сэма, как ведро холодной воды на голову, снизошло осознание, что он стоит перед толпой уставившихся на него людей и держит в кулаке ворот рубашки человека, который бросает в яму со скорпионами и за меньшее.

— Я... Э-э... — промямлил он и осторожно разжал руку.

Ветинари покачал головой и опустился в кресло.

— Сибилла, я ведь уже говорил тебе, что думаю о твоём муже, правда? — вздохнул он.

— Ты же знаешь Сэма, Хэвлок, — развела руками леди Овнец. — Я честно пыталась ему намекнуть, но...

Патриций кивнул её незаконченной фразе и устремил взгляд на человека, который с крайне уязвлённым видом оскорблённого достоинства изучал пространство пред собой, видимо, снова проматывая в голове партию. Однако, почувствовав на себе чужой взгляд, тот немедленно вскинул голову. Его пенсне хищно блеснуло.

— Полагаю, лорд Ветинари, в этой игре вы выиграли, — спокойно проговорил лорд Хон. — Посмотрим, сможете ли вы повторить свой успех в новой игре.

— Формально у нас была ничья, — проговорил патриций, напустив на себя я-не-понимаю-намёков вид, который Ваймс терпеть не мог. — И я хотел бы закончить на этой партии.

В воздухе что-то сверкнуло, лязгнуло, и только через мгновение звенящей тишины до Ваймса дошло, что мимо его уха пронёсся тонкий дротик, который столкнулся с лезвием стилета в руках Ветинари и вонзился в десяти сантиметрах от его головы.

— Вы не согласились на ничью, — заключил патриций, повернувшись и с усилием выдернув дротик из спинки кресла. — Очень жаль, лорд Хон, очень жаль. В шахматы вы играете неплохо. Почти так же хорошо, как мой секретарь.

Тёмные клерки выскочили, как из-под земли, и окружили посла, однако тот не выглядел побеждённым или даже расстроенным. Он с каким-то торжеством впился взглядом в тонкую стрелку дротика, которую патриций вертел в пальцах. Ваймса поразило страшное предчувствие, и он потянулся выбить стрелку из рук Ветинари, но опоздал. Патриций неожиданно закатил глаза и сполз по спинке кресла, начав заваливаться набок. Дротик выпал из его разжавшихся пальцев.

— Вы можете просчитывать ходы на доске, но не в жизни, господин патриций, — прошипел лорд Хон с каким-то отчаянным восторгом. — А я... О, я не играю вничью, господин патриций. Я всегда выигрываю.

— Просчитай это, — буркнул Ваймс, когда мощный удар в челюсть откинул посла-визиря на землю, оглянулся и успел поймать патриция прежде, чем тот приложился затылком о землю, окончательно грохнувшись с кресла.

— Шелли, не стой столбом! Что это за дрянь? — рявкнул он, выводя из ступора Шельму Задранец, тут же засуетившуюся вокруг стрелки и осторожно, не прикасаясь руками, загнавшую её в склянку.

— Я знаю, что это, Сэм, — неожиданно заявила Сибилла. — Это яд, который в Агатовой империи считается одним из самых медленно и мучительно убивающих, он называется чёрная дымка. Его действие растянется на недели, но Хэвлок не придёт в сознание, пока не получит противоядие.

— Какое противоядие? — переспросил Ваймс.

— О, не переживай, его заказ доставят с минуты на минуту, — успокоила его Сибилла. — Если Гильдия Алхимиков до сих пор на месте, то всё в порядке, ничего чрезвычайного.

— Грёбаный ублюдок рассчитал, что его отравят, и запасся противоядием. И снова не сказал мне ни слова, — почти спокойно резюмировал Ваймс. — Знаешь, Сибилла, я не удивлён.

— Но Сэм, Хэвлок рассказал нам всё, — запротестовала леди Овнец. — Он предупредил нас за месяц!

Моментально встали на место все детали шахматной головоломки; партии в шахматы, беседы ни о чём, в которых проскальзывали самые разные темы от бесцельных альбатросов до скорости работы алхимиков.

— Он предупредил тебя за месяц, — рявкнул Сэмюель. — Сибилла, я ничерта не понимаю в этих политических штучках! Для меня этот месяц был изощрённым издевательством, а во время ваших бесед я спал с открытыми глазами! Я не понимаю таких намёков. В следующий раз просто расскажи мне всё, что, по твоему, я должен был понять, а потом убедись, что до меня дошло, договорились?!

— Э-э... Срочная доставка? — рискнул подоспевший растрёпанный курьер.

— Мы поговорим об этом дома, Сэм, — Тем Самым Тоном сообщила Сибилла, принимая от посланца деревянный ящичек.

Три небольших совершенно идентичных склянки — видимо, на случай, если одну или две удастся разбить. Сибилла взяла одну и аккуратно полила на руку патриция, которой тот касался отравленного дротика. Кислотно-яркая жидкость почти сразу испарялась с тихим шипением, и Ветинари заёрзал, резко схватил командора за лацкан ненавистного Ваймсу парадного сюртука.

— Оу. Прошу прошения, сэр Сэмюель, — проговорил он, с трудом сфокусировав взгляд и несколько секунд просто разглядывая лицо Ваймса. — Ты не мог бы... Опустить меня? Да, спасибо. Кхм. Я пропустил что-нибудь важное?

— Нет, сэр, — отозвался Стукпостук.

— Вот и замечательно, — подвёл итог патриций. — Что с визирём?

— Без сознания, сэр, — сообщила Шелли.

— Замечательно, — уже чуть менее оптимистично повторил лорд Ветинари. — Стукпостук, пожалуйста, отправь... кого-нибудь к Наверну; мне хотелось бы, чтобы посол и его свита покинули город в кратчайшие сроки.

Секретарь немедленно отсигнализировал тёмным клеркам, один из которых послушно унёсся исполнять поручение, и невозмутимо последовал за своим господином, неспешно вышагивающим по направлению к Дворцу. Ваймс уставился вслед тонкой чёрной фигуре, тряхнул головой и бросился следом.

— И это всё?! — рявкнул он. — Всё было ради этого?! Почему нельзя было сразу дать ублюдку по башке и вышвырнуть обратно через волшебную дыру?! Для чего был нужен весь этот фарс?!

— Агатовая империя, сэр Сэмюель, — помолчав немного, проговорил патриций, — это на данный момент государство с самым большим военным потенциалом. Если агатейцы захотят, Анк-Морпорк падёт за считанные недели — да и те понадобятся лишь для того, чтобы орды имперских воинов и наёмников из других стран добрались до нас. Но в военном кодексе Агатовой империи существует такое понятие, как двойной пат. Обычно перед войной между аристократами проводится три соревнования. Три... партии. По их итогам главнокомандующие армий и делают выводы. Как правило. Но две ничьих с самого начала означают, что стычка не может состояться, что сами небеса указывают, что силы равны, и запрещают дальнейшее противостояние. Против такого не пойдёт ни один агатеец. Войны не будет — пока что.

— Вы знали про яд. Знали, что достаточно лишь коснуться, чтобы... Зачем? Вы могли победить! — Ваймс непонимающе хмурился.

— Ты прав, командор. Если бы я не взял дротик, это была бы моя победа. И третья партия должна бы была состояться. И война была бы неминуема вне зависимости от итога этой партии, потому что визирь самоуверен, жесток, и ему нет ни малейшего дела до гибели людей. Ни чужих, ни своих...

— А вам? Вам, выходит, есть до этого какое-то дело? — недоверчиво усмехнулся Ваймс.

Патриций посмотрел на него и оглянулся назад, на гигантскую доску, где толпились люди-фигуры, и с такого расстояния было уже не разобрать, какого цвета атрибуты на них надеты.

— Выходит, что есть, — иронично скривил губы он. — Пусть куплены, пусть проданы; помнишь, Ваймс? Зато не растрачены понапрасну...

Кони и офицеры, чёрные и белые. Все они смешались теперь, когда их перестали направлять команды из-за пределов поля их бесконечной битвы. В глазах Ветинари то вспыхивали, то вновь угасали искры далёкого пожара Гильдии Алхимиков. Пальцы нервно подрагивали, дирижируя невидимым оркестром. Кто дул в трубы и бил в барабаны перед его мысленным взором? Призраки? Ангелы?..

@темы: фичок, капельки мыслей стекают на желтоватые листы блокнота, Дискворлд

---

Мяу! Погладьте вы меняу!

Плоскомирье не отпустит меня ещё до-олго!

Почему лорд Ветинари не любит промозглую холодную погоду? Откуда берётся кризис? Почему почтмейстер не скользит на лестницах? Каким ангелам нужны ангелы-хранители? Кто рассыпается в прах на работе? И хотя ответ на последний вопрос очевиден, попробуйте почитать: вдруг вам понравится.

Лестница в небеса

Погода стояла, на вкус лорда Ветинари, довольно неприятная. Туман висел над Анком днём и ночью, с порывами ветра расползаясь по городу, и за ночь успевал покрыть все металлические и каменные поверхности мерзким даже на вид зеленовато-жёлтым инеем. Садиться на заиндевевшие перила и ступеньки не решались даже птицы, и не без причин: у бродячих псов от кислотного льда появлялись язвы, у бедняков в нём растворялись картонные подошвы, а люди позажиточнее не рисковали дотрагиваться до морозных узоров даже в перчатках, предпочитая рискнуть и подняться по скользкой лестнице своими силами.

Перчаток патриций не любил, перилам предпочитал трость, а скользких ступенек не боялся. И всё же причина не любить холодные дни у него имелась. Именно в такие противно-влажные и зябкие дни начинали ныть старые травмы. И хорошо если ныть — к монотонной размеренной боли можно привыкнуть и начать её игнорировать. Много хуже, когда...

Впрочем, обо всём по порядку. Раз уж мы уделили время описанию погоды, разговором о которой принято начинать заведомо бесполезную и и неприятную для обеих сторон беседу, следует уделить несколько строк описанию всего остального. К примеру, обстановки, в которой происходит, точнее, будет происходить действие нашей повести. Хотя, о чём это мы: разумеется, это Анк-Морпорк, где и происходят действия самого большого числа повестей на Диске. Самый крупный, густонаселённый и дурнопахнущий населённый пункт от Пупземелья и до краепадов, "Горад Тысичи Сюрпризаф".

Если же ещё немного сузить рамки, мы выясним, что находимся в самом центре Анк-Морпорка, непосредственно на лестнице дворца патриция, где кроме нас собралась весьма разношёрстная компания журналистов различных печатных изданий и уже скалит клыки готовый снимать знаменитейший иконографист Отто Шрик.

Погодите, погодите! Что снимать? Откуда журналисты? Почему история начинается с середины? И зачем столько риторических вопросов в одном крохотном абзаце?

Всему своё время, господа и дамы, всему своё время. Хотя в одном вы правы. Историю, пожалуй, стоит начать сначала.

Что есть финансовый кризис, как не следствие маленьких рядовых неурядиц, которые, цепляясь друг за друга, образуют неизбежный ИТОГ, который, в свою очередь, лавинообразно растёт и накрывает собой вовсе не гигантские денежные горы, а бедные поселения у их подножий. Суть половины маленьких рядовых неурядиц, к слову, лучше всего передаётся такими словосочетаниями, как "недобросовестный работник" и "нечистый на руку".

И где, позвольте спросить, случается больше этих самых маленьких рядовых неурядиц? В захолустном городке, в котором все дела сводятся к продаже капусты и покупке дешёвых газет, у которых бумага помягче? Или у мегаполиса, в котором товары и деньги, облигации и векселя крутятся в огромном колесе и в любую секунду готовы выпасть из него и зацепиться, словно соринка, остановив работу сперва одного колёсика, затем второго, и так по цепочке целой машины? Ответ, надеюсь, очевиден для каждого.

Итак, финансовые колёса Анк-Морпорка, тщательно соединённые его правителем с такими же финансовыми колёсами крупнейших стран и мелких равнинных городков путём кропотливой подгонки, спайки и использования разнородных мусороподобных элементов, попытались остановиться. К счастью, в арсенале лорда Ветинари, патриция двуединого города, находились разнообразнейшие приспособления от похожего на молоток, безжалостно разбирающийся с не желающими чиниться колёсами, командора Ваймса до выступившего в очередной раз в роли универсальной смазки Мойста фон Липвига. Оба "инструмента" — при выверенном количестве запугивания, должном уровне праведного гнева и правильно проведённых тонких психологических манипуляциях — превосходно отыграли отведённые им роли, перекинув кризис дальше по цепочке колёсиков и освободив от его влияния готовый пользоваться бедственным положением соседей Анк-Морпорк.

И вот теперь, когда опасность миновала, призывавшие на все лады не паниковать и тем самым породившие до того и не думавшую появляться панику журналисты собрались чествовать героев. В их дружной и полной взаимной ненависти компании не хватало лишь самых ярких представителей, Уильяма де Ворда и Сахариссы Крипслок, отправившихся вслед за кризисом за сенсацией и комментариями городских глав. Впрочем, статья и заголовок были уже готовы, оставалось лишь дождаться комментариев героев для цитат и, разумеется, иконографии, которую готовился обеспечить суетящийся с иконографом незабвенный Отто, умоляющий командора Ваймса красиво расправить плащ и сделать чуть менее угрюмое лицо, чтобы не контрастировать столь ярко с ослепительно сияющим почтмейстером, заместителем Председателя Королевского Банка, мистером Железная Дорога, господином Семафоры-на-полставки и чёрт знает кем ещё Мойстом фон Липвигом.

Мойст фон Липвиг же действительно сиял, словно новенький анкский доллар, в свеженачищенном золотом костюме и наиболее любимой шляпе с крыльями. В конце концов, он имел на это право. Фактически, вся работа, не связанная с запиранием за решётку и выяснением имён наиболее виноватых в мелких неурядицах, оказалась на нём. И он эту работу выполнил. Да, выполнил, и притом с блеском! И, возможно, ему пришлось немного — ладно, много, очень много — лгать, изворачиваться и размахивать, словно флагом, именем патриция, но ведь всё это, кроме последнего пункта, и было его работой. Он был квалифицированным мошенником на службе города! Точнее, на службе городского тирана...

Журналисты толпились стаей мёрзнущих голубей, вместо крыльев шурша карандашами. Мойст мог бы стоять так хоть целый день, рассыпая яркие фразы, как конфетти, и стараясь не сморозить ничего лишнего, за что его могут отправить танцевать совсем другой танец. Командор Ваймс же не отличался его оптимизмом. Он гневно проскрежетал что-то на вопросы о его роли в предотвращении кризиса, нарычал на попытавшегося переставить его для более удачной композиции иконографиста и, гневно топая, удалился, бормоча нелицеприятные определения в адрес журналистской братии.

Краем глаза Мойст уловил движение. Он не один видел это, там стояла целая толпа людей, и все они видели. Но никто не двинулся с места. Как будто... как будто они все боялись чего-то. Но чего можно было бояться? Мойст ещё толком не подумал об этом, а его тело уже действовало, вовсе не нуждаясь в рекомендациях предлагающего сперва всё взвесить мозга.

Лорд Ветинари посмотрел на толпящихся возле дворца людей. Всё как обычно: командор Ваймс не выдержал двойной пытки журналистами и парадным костюмом и поспешно стратегически отступил, почтмейстер же продолжает сверкать улыбкой и костюмом, словно ему начисляют за это сверхурочные. Что ж, не обходить ведь собственный дворец из-за подобной ерунды. Неприязненно покосившись на вездесущий мерзкий иней, патриций сделал шаг, другой. О-ох... Да, вот за это он и ненавидел такую погоду.

Трость полетела вниз по лестнице, отзванивая ступени металлическим набалдашником. Лорд Ветинари уже готовился последовать примеру трости и познакомить свой череп с мрамором, как вдруг его подхватили. Хотя солнце не собиралось показываться, кутаясь в серые тучи, как в шерстяной свитер, стало заметно светлее, захотелось даже немного прищуриться. В воцарившейся напряжённой тишине вскрика рассыпавшегося прахом вампира никто не услышал.

— Благодарю, мистер Липвиг, — невозмутимо кивнул патриций.

— Осторожнее, сэр, на лестнице скользко, — Мойст демонстративно постучал каблуком по ледяной корочке.

— Да, действительно. — Ветинари внимательно изучил систему из цепочек с мелкими шипами на ботинках почтмейстера, позволявшую ему надёжно удерживаться на ногах.

— Мы на почте пользуемся ледоходами. Помогают меньше скользить, — немедленно пояснил тот. — Это изобретение Стэнли, сэр. Первые версии были на основе булавок.

Мойст посмотрел на патриция, ожидая, что тот хмыкнет что-нибудь ироничное и продолжит спуск, но лорд Ветинари не спешил оправдывать его ожидания. Вместо этого он тяжело облокотился на перила, стараясь не задевать их незащищённой ладонью, и незаметно смерил взглядом расстояние до трости. Внимательно посмотрел на журналистов. Те немедленно вспомнили о невероятно важных делах и поспешили разбежаться, благо, пара нецензурных комментариев от Стражи и пара десятков пышущих оптимизмом лозунгов-заголовков от остальных городских служб в одном лице были уже получены.

— Вас не затруднит оказать мне небольшую услугу, мистер Липвиг? — вопросительно изогнул бровь лорд Ветинари, когда на покрытых льдом ступенях не осталось представителей прессы.

Недоумевая, Мойст сбегал за тростью. Ему всегда казалось, что она нужна патрицию больше для проформы, совсем как развевающийся за спиной чёрный плащ, который вряд ли из такого положения мог успешно защищать от холода. Ветинари, однако, терпеливо подождал, пока почтмейстер сбегает к подножию лестницы и вернётся, после чего перенёс вес на трость и...

И без того бледный, лорд Ветинари на мгновение словно превратился в гипсовую статую. Нога под ним подогнулась, отказываясь выполнять возложенную на неё природой задачу. Мойст снова принял в свои объятия довольно лёгкого, хоть и долговязого мужчину, с досадой закусившего губу.

— Вы в порядке, сэр? — нервно спросил он.

— Разумеется, мистер Липвиг.

Вот теперь голос патриция действительно превратился в шипение, только не в привычное шипение развлекающейся ядовитой змеи, а в сдавленное шипение с трудом сдерживающего стон человека. Что здесь, чёрт побери, творилось?!

В состоянии, близком к панике, Мойст помог Ветинари вернуться на те несколько ступеней, что он уже успел пройти, и осторожно сгрузил патриция на стул возле входа. Пробегавшие мимо слуги косились на картину с сочувствием, но без изумления, как будто видели подобные события с завидной частотой.

— Принести таблетки, сэр? — предложил какой-то мальчишка, выносивший мусорную корзину.

— Нет, спасибо, Дик, — отказался лорд Ветинари. — Уверен, это скоро пройдёт.

— Я принесу таблетки, сэр, — покачал головой мальчик. — Погода, мистер, — пояснил он Мойсту, словно это должно было объяснить ему всё.

— Что не так с погодой, сэр? — переспросил Мойст, как только мальчишка удрал.

— Она довольно неприятная, — пожал плечами патриций, осторожно вдавливая пальцы в бедро.

— Неприятная чем, сэр? — не отставал почтмейстер.

— В такую погоду, мистер Липвиг, дают знать о себе старые травмы. — Лорд Ветинари невесело усмехнулся. — Если они ноют, это хорошо: знаешь, чего от них ожидать. Но некоторым не нравится только ныть, они предпочитают стрелять. Это и в отношении людей верно.

— И какой же идиот рискнул в вас выстрелить? — недоверчиво усмехнулся Мойст.

— Мой школьный учитель. А ведь когда-то я был его любимчиком, — добавил патриций когда Мойст уставился на него с искренним ужасом. — Ну, на посту патриция я ему уже не нравился. Кажется, прошло...

Лорд Ветинари тяжело поднялся на ноги и, всем весом наваливаясь на трость, удалился. Мойст же не мог найти в себе силы встать с так милосердно подвернувшейся ему лавки. Этот человек... Человек, похожий на ядовитую змею; человек, который видел насквозь ваши мысли раньше, чем вы успевали их подумать; человек, который превращал слова в самое жестокое и опасное оружие, который жонглировал жизнями и тасовал факты с ловкостью бывалого мошенника. Этот человек был человеком.

Как чёртов патриций мог быть уязвимым человеком, которого можно ранить, который учился в школе, у которого на погоду ноют давно зажившие раны? Человеком, которого можно поймать в объятия на заледеневшей лестнице? Человеком, который может запросто поделиться этой своей слабостью с ним, Мойстом?

— Его Светлость ушёл? — нахмурился прибежавший со стаканом воды Дик. — Вот ведь чёрт! Только бы его в коридоре не скрутило; на лестнице хоть перила есть...

— А что с его ногой, Дик? — вскользь спросил Мойст.

— Вы что, не знаете, мистер? — удивился мальчишка. — Весь город ведь знает. На него бывший главный убийца покушался, прострелил ему ногу из какой-то штуки. Вот такая была дырища! — Дик с удовольствием показал размеры "дырищи". — И когда погода вот такая мерзопакостная, Его Светлость ходить почти не может. Вот, таблетки пьёт, но они тоже не сильно помогают.

— Наверное, стоит всё таки отнести их ему, — решился Мойст. — Нет-нет, Дик, ты сиди здесь. Я ведь почтмейстер; доставлять всякие, э-э, вещи — моя работа.

Только через два пролёта Мойст вспомнил, что понятия не имеет, где находятся комнаты патриция. С другой стороны, вряд ли лорд Ветинари позволит себе горячую ванну — которая, между прочим, помогла бы отчасти снять напряжение и уменьшить боль — в разгар рабочего дня. Ему и так, по видимому, пришлось отказаться от какой-то поездки. Быстро сориентировавшись, Мойст повернул к Продолговатому кабинету и, кажется, не ошибся: секретаря не было, но в приёмной висел знакомый чёрный плащ со следами подтаивающего льда возле локтя.

— Сэр? — Мойст осторожно поскрёбся в дверь.

— Входите, мистер Липвиг.

Патриций и впрямь обнаружился на рабочем месте и уже перебирал какие-то документы, задумчиво подчёркивая особо заинтересовавшие его места карандашом.

— Ваши таблетки, сэр.

Мойст осторожно поставил стакан рядом с кипой бумаг и навязчиво пододвинул его, когда лорд Ветинари попытался проигнорировать лекарство. Патриций недовольно посмотрел на Мойста. Тот отважно выдержал этот взгляд, даже не попытавшись пропустить его сквозь себя. Ветинари покачал головой и вернулся к документам, но к содержимому стакана так и не притронулся.

— Выпейте, сэр, — собрав в кучу остатки смелости, потребовал Мойст.

— Я предпочитаю работать с документами на трезвую голову, — холодно ответствовал патриций. — Не позволяйте мне вас задерживать.

О, боги. Великий Оффлер, Слепой Ио и Афроидиота! Вот то, что не давало Мойсту покоя последние несколько минут! Тонкий запах, дразнивший на грани уловимости, казался смутно знакомым не зря — так пахли дедушкины таблетки, которые тот пил, когда перестали помогать все, действительно все остальные способы. Ну, по крайней мере боль они снимали, хотя после них дед Мойста и разговаривал иногда с собаками. И всё бы ничего, но собак в тот момент перед ним не было.

— Сэр, вам лучше отдохнуть, — решительно заявил Мойст.

— Я уверен, что не спрашивал вашего совета, мистер Липвиг. — Лорд Ветинари поднял одну бровь на грани вежливого недоумения и очень вежливой угрозы. — Уверен так же, вас ожидает немало неотложных дел, к которым вы торопитесь приступить.

— Нет, сэр, — отважно мотнул головой почтмейстер. — Более того, я уверен, что полностью свободен остаток дня. И ещё я уверен, что если вы не пойдёте отдыхать сами, я лично оттащу вас в кровать.

— Не слишком ли много вы на себя берёте, мистер Липвиг? — Бровь пересекла границу вежливой угрозы и по изгибу приближалась к угрозе откровенной.

— Может, и слишком, сэр, — признал Мойст. — Но на мне уже почтамт, и банк, и железные дороги, и семафоры, и гоблины, и чёрт знает что ещё. Я привык брать на себя много. И это вы привили мне эту привычку. Так что, пожалуй, я позволю себе наглость и возьму на себя ещё и вас. Я говорю вполне серьёзно, сэр, если вы не пойдёте отдыхать, я притащу сюда командора Ваймса, навешав ему на уши какой-нибудь невероятной чуши. Он будет рыть здесь землю носом и всё равно не даст вам нормально работать.

— А вы ещё и шантажист, мистер Липвиг, — осуждающе нахмурился патриций, и Мойст постарался просиять не слишком заметно, потому что это было самое фальшивое из всех фальшивых осуждений, какие лорд Ветинари ранее демонстрировал лично ему, Мойсту фон Липвигу. — Возможно, раз уж вы так обеспокоены состоянием моей ноги, вы поможете мне дойти?

Мойст без слов подставил плечо, позволяя опереться, и осторожно, выдерживая самый неспешный и притом нарочито небрежный темп и не позволяя скользнуть на лицо ни тени жалости или сочувствия, сопроводил патриция до его комнат. Возле двери лорд Ветинари перенёс вес на трость, умудрившись не дрогнуть ни единой мимической мышцей, хоть меловая бледность и выдавала его с головой, и вымученно улыбнулся.

— Благодарю вас, мистер Липвиг, — медленно произнёс он.

— Вы можете на меня рассчитывать, сэр, — так же медленно ответил Мойст, даже не пытаясь пользоваться одним из честных голосов.

Патриций внимательно всмотрелся ему в глаза и неожиданно улыбнулся по настоящему — почти одними глазами и краешками губ.

— Я знаю, — кивнул он.

Дверь тяжело захлопнулась. Мойст развернулся обратно. Бодро сбегая по лестнице и глядя на золотящий облака изнутри солнечный шар, он подумал, что ангелам тоже не помешают ангелы-хранители.

***

"ГОРОДСКИЕ СЛУЖБЫ — ПОДДЕРЖАТ ВСЕГДА!" — гласил заголовок утренней "Таймс". На иконографии широко улыбающийся Мойст фон Липвиг ловил в объятия падающего с совершенно невозмутимым выражением лица патриция. Особого колорита придавала слегка смазавшаяся от движения трость, летящая по направлению к объективу. Отто Шрик удовлетворённо посмотрел на дело рук своих. Да, это определённо стоило получаса, проведённого в состоянии праха, пока один из пробегавших слуг не наступил на пузырёк. Какая композиция, какая светотень! А цвета! Конечно, в газете пришлось обойтись чёрно-белым вариантом, но...

Отто достал из кармана крохотную стеклянную пластинку и снова изучил её на свет. Да, великолепно. Вильям наверняка будет доволен. Отто не подведёт; иконография всегда и везде, даже если для этого нужно рассыпаться в прах.

@темы: фичок, капельки мыслей стекают на желтоватые листы блокнота, Дискворлд

---

Вот такие, мур, дела-а...

Божи, Вирус, вот зачем ты мну упорол?! Асексуальный и комплексующий няшечка-Ветинари, который до дрожи в поджилках боится, что за его "неправильность" его оставят! Это ж... Это ж!.. Короче, я вништо, я сижу на почте и строчу порнушку, краем глаза присматривая за вахтёршей, чтобы она незаметно не подкралась ко мне с беззвучием хорошего секретаря и не начала близоруко щуриться в монитор.

Асексуал!Ветинари special for you, my dear

Поцелуй был долгим, полным нежности, Мойст пытался вложить в него все чувства, которые испытывал к этому невозможному человеку. И когда он оторвался от так призывно покрасневших губ, он увидел в ясных глазах интерес, — но вовсе не вожделение. Скорее, это было любопытство. Эдакое недоумение по поводу неожиданного слюнообмена — не протест, но откровенное непонимание из-за совершаемых почтмейстером действий.

— Ты... ничего не чувствуешь? — с невесть откуда взявшейся горечью спросил Мойст.

— Я... Прости. — Хэвлок Ветинари покачал головой, в синих-синих глазах отразилось искреннее сожаление и мелькнуло осознание вины. — Но я понимаю, что это нужно тебе! — торопливо добавил он, цепляясь за Мойста, скорее всего, даже неосознанно — словно испугавшись, что тот уйдёт, услышав эти слова. — Я не против, не думай! Я только... не понимаю. Но я постараюсь понять, Мойст, правда. Не уходи... — последние слова были отчаянным шёпотом, и Мойст немедленно сжал в ладонях, поднёс к губам хрупкие пальцы пианиста.

— Даже если ты и не хочешь, — прошептал он, жёстко сдирая с лица шаблоны искренних гримас и оставляя обнажённое настоящее лицо, которое патриций неизменно различал даже под наслоениями масок, — это ничего между нами не изменит. Я никуда не уйду. Я останусь с тобой, обещаю.

Испуганные льдинки вновь оттаяли, тонкие губы дёрнулись в нежной полуулыбке.

— Я не не хочу, Мойст, — заверил Ветинари. — Ты взрослый здоровый мужчина, у тебя есть потребности, и было бы глупо с этими потребностями не считаться. Я предлагаю попробовать и посмотреть, что из этого выйдет.

— Все ваши предложения обязаны увенчаться успехом, мой лорд, — игриво промурлыкал Мойст и снова прижался к этим бледным губам, так и напрашивающимся на то, чтобы их истерзали поцелуями до чудесных алых припухлостей.

Ветинари не отвечал, но и не был безответной статуей. Казалось, он пока лишь внимательно изучал, силясь уловить суть и логику процесса, едва ощутимо двигая губами, то прижимаясь немного сильнее, то чуточку наклоняя голову, но всё же оставляя инициативу за Мойстом — будто бы побаивался пока сделать что-то неправильно. Ха! Можно подумать, хоть что-то на Диске могло бы заставить Мойста фон Липвига отвернуться от этого человека, способного с равной лёгкостью вознести на Небеса и низвергнуть в Преисподнюю лишь одним изгибом брови или губ.

— Скажи мне, если захочешь остановиться, — пробормотал Мойст, начиная сражаться с армией хитро скрытых гладких пуговиц, партизанивших в чёрной ткани и мешавших добраться до такого желанного тела.

— Хорошо, — просто согласился Ветинари, глядя на него со всё тем же любопытством. — Мне тоже снимать с тебя одежду?

— Это было бы мило с твоей стороны, — согласился Мойст, стараясь не пропустить в голос ни капли раздражения или, того хуже, досады.

Конечно, Ветинари не раз предупреждал его — на всех этапах их странных отношений; но эти слова никогда не доходили до разума Мойста, всегда останавливаясь где-то на уровне фонового шума наравне с "Но я мужчина", "Мойст, я старше тебя", "У нас не может быть детей" и "Пожалуйста, пользуйся ключами, а не отмычками". Однако почтмейстер не собирался ни о чём сожалеть и теперь, в полной мере осознав ситуацию. Хэвлок был не против, и, возможно, желания Мойста им хватит на двоих. Рассуждая таким образом, Мойст подался ближе, позволяя патрицию выпутаться из рубашки и попутно выкручиваясь из собственной, стягивая её вместе с пиджаком и чуть не придушившись забытым галстуком. Ветинари спокойно распутал закрутившийся узел и помог Мойсту окончательно разоблачить и его, и себя — сам Мойст только отчаянно скрёб не желавшие поддаваться пуговицы, атаковал стойко удерживавший позиции ремень и предпринял безрезультатную попытку покуситься на брюки патриция.

— Что теперь? — весело спросил он.

Впрочем, был вынужден признать Мойст, у Ветинари был повод веселиться: наверное, почтмейстер выглядел более чем забавно в своих попытках одолеть сопротивляющиеся распалённому мужчине детали гардероба.

— Постараюсь заинтересовать тебя ещё раз, полагаю, — со старательной улыбкой ответил он.

Хэвлок вновь испуганно сжал губы.

— Может, сразу перейдём к следующему шагу? — чуть заискивающе предложил тиран всея Анк-Морпорка и самый влиятельный человек на Диске. — Представь, что тебе уже удалось заинтересовать меня. Что дальше?

— Ну.

Мойст был вынужден удерживать себя, чтобы не облизнуться. Конечно, он представлял себе это — представлял не раз. Предполагая, что патриций предпочтёт активную роль, он всё же позволял себе, закрыв глаза, воображать, как извивается под ним гибкое белоснежное тело, как тонкие пальцы сжимают его плечи, как бескровные губы сладко вышёптывают-выстанывают его имя, как пронзительный взгляд сменяется томным, и голова запрокидывается, открывая беззащитную шею, на которой будут восхитительно расцветать его, Мойста, отметины. Устоять было попросту невозможно.

— Ты можешь остановить меня в любой момент, — в очередной раз заверил он, осторожно разводя в стороны острые коленки.

Хэвлок серьёзно кивнул, но его взгляд, почти по детски открытый, заверял, что нужно сделать многое, чтобы заставить Ветинари остановить Мойста — если, конечно, тот не вздумает уходить. Уходить Мойст не собирался; его цели были прямо противоположны. Он тщательно облизал пальцы, для верности ещё и сплюнув на них, и аккуратно смочил слюной анус патриция.

— Если что-то будет не так... — снова начал он.

— Ты узнаешь об этом, — чуть скривил губы в усмешке Ветинари. — Давай же, Мойст.

И Мойст дал. Сперва осторожно, чтобы не причинить боль, затем всё увереннее, он разрабатывал Хэвлока пальцами. А тот настороженно щурился, словно прислушиваясь к ощущениям. Часто моргал, но даже не ёрзал, хотя должен, обязан был испытывать по меньшей мере дискомфорт от третьего уже пальца — вновь замер, изучая и опасаясь испортить всё лишним словом или жестом. Мойст в неожиданном порыве поцеловал его снова, крепко, страстно; спустился поцелуями ниже, оставляя следы возле ключиц, где их скроет ворот официальных одежд, но выставит напоказ свободный вырез домашней рубашки. Обвёл языком сосок, и Ветинари чуть заметно дёрнулся, но в ответ на внимательный взгляд Мойста лишь виновато пожал плечами.

— Немного щекотно, — пояснил он, словно извиняясь.

Мойст вздохнул и продолжил растягивать узкое отверстие. Хэвлок раздвинул ноги шире, чтобы ему было удобнее, и сильнее откинулся назад, чуть приподнимая бёдра.

— Уверен, этого будет достаточно, — ровно сообщил он.

— Я остановлюсь, если, — начал Мойст, проталкивая головку, но был вынужден прерваться, задохнувшись.

Это было восхитительно, так узко, и горячо, и тесно, и гладко, и... Тонкие губы чуть-чуть изогнулись в удовлетворённой улыбке, прохладные пальцы погладили его скулы. Лёгкий целомудренный поцелуй, похожий на простое прикосновение к губам — губы у Ветинари были такими же прохладными и чуть шершавыми — обветренными, — как и подушечки пальцев. Отчаянно доверчивый взгляд возбуждал куда сильнее развратных и фальшивых стонов Адоры.

Хэвлок скрестил ноги, толкнул его пятками, побуждая проникнуть глубже, и вцепился пальцами в плечи, точно так, как виделось Мойсту в одной из жарких ночных фантазий, но это было лучше стократ, потому что этот Хэвлок, хоть и не извивался и не стонал, как искушающий синеглазый суккуб, на чары которого нельзя было не поддаться, но был настоящим. И осторожные прикосновения быстро согревающихся, но всё ещё прохладных для распалённого Мойста, и оттого неожиданно ещё более желанных пальцев, и неуверенные встречные движения бёдер, — правильно ли? Так будет лучше? — и пытливый взгляд синих глаз, которые точно не собирались закатываться в блаженном экстазе, но вместо того выхватывали мелкие детали, позволявшие патрицию доводить до экстаза Мойста. Всё это было настоящим и потому самым лучшим.

— Тебе понравилось? — почти робко спросил Ветинари, выждав целую минуту после того, как Мойст со стоном кончил, содрогаясь в самом мощном и изматывающем оргазме в своей жизни.

— Я думал, я умру, так мне было хорошо, — честно сообщил Мойст, как только из россыпей взрывающихся звёзд милосердно проступили очертания знакомых подушек. — Я не сделал тебе больно?

— Ничего, о чём стоило бы волноваться, — успокоено заверил Хэвлок.

— А тебе... понравилось? — осторожно спросил Мойст, когда убедился, что готов услышать отрицательный ответ.

— Мне приятно, когда тебе приятно, — улыбнулся Ветинари и аккуратно убрал со лба Мойста прилипшие прядки. — Можем повторять это так часто, как ты захочешь. Я люблю тебя.

— Видят боги, Хэвлок, — простонал Мойст, переворачиваясь на спину и вытягивая руку, чтобы Ветинари мог устроиться на его плече, — я тоже тебя люблю.

@темы: фичок, капельки мыслей стекают на желтоватые листы блокнота, Дискворлд

---

Для голодных и накормленных кисонек: Додадим!

Мне долго парили мозг мысли о патриции-анорексике. И вот, наконец,

вуаля:

Специально для Леры, она же Вирус, она же просто хороший человек.

Всё началось одним отвратительно дождливым вечером, когда Ваймс не мог расслышать даже собственных тяжёлых шагов из-за бешеного стука ливня, казалось, только и мечтавшего прорваться внутрь. Тени башен из книг подрагивали, как и пламя свечи, дрожащей от гулявшего по замку сквозняка. Всё тот же сквозняк с любопытством листал страницы лежавшего на полу фолианта. Чем он не рисковал играть, так это кончиком свисающей из тонких, бледных, словно фарфоровых пальцев чёрной ленты-закладки.

Хотя нет, пожалуй, началось всё парой недель раньше, когда Сэмюель Ваймс сверлил мрачным, но тщательно замаскированным под полный искреннего внимания взглядом третий чемодан, который Вилликинс старательно затаскивал в вагон. Сибилла что-то говорила, и Ваймс покорно кивал, как и все мужья, провожаемые в командировки.

— Ты меня понял, Сэм? — в последний раз уточнила Сибилла.

— Да, дорогая, — послушно промямлил командор городской Стражи, гроза преступников и стражник до мозга костей.

— Ну ладно, я на тебя надеюсь, — кивнула супруга, смерив его внимательным и чуть недоверчивым взглядом.

Ваймс задумался на мгновение, в чём же на него надеется жена, но Вилликинс потащил четвёртый чемодан, и мысли командора моментально повернули в другую сторону. Например, он был совершенно уверен, что хотя чемоданы содержат множество странных и не нужных в путешествии вещей, самого необходимого — зубной щётки и бритвы, к примеру — там не окажется. Сибилла была замечательной женщиной, нежной и заботливой, но в некоторых вещах она умудрялась быть удивительно непрактичной.

Командор тоскливо прикинул, остановится ли личный состав патриция на одном из мелких полустанков, чтобы один из его телохранителей, пусть и герцог анкский, смог затариться зубным порошком и поискать приличный помазок. По всему выходило, что на такую роскошь рассчитывать не придётся. Ваймс подавил отчаянный зевок и пропустил мимо ушей ещё одну порцию наставлений и нравоучений, которые определённо стоило бы выслушать. Хотя бы потому, что одно из них повторялось по десятому кругу — что не мешало ему раз за разом проскальзывать мимо сознания командора, но частым повторением привлекло внимание ошивавшихся рядом сержанта Колона и его бессменного напарника Шнобби Шноббса, которых Ваймс решил прихватить с собой в качестве лучших индикаторов неприятностей, какие только порождал Диск.

Нет, пожалуй, началось всё ещё за пару недель, когда юный парнишка из бедной семьи решился на безумный поступок во имя любви — чем в наше время мало кого удивишь. И достиг своей цели, что куда более удивительно. И...

Нет, всё не то. Начнём, пожалуй, с самого начала. Двадцать пятого мая, в день великой революции...

***

Двадцать пятого мая, в день великой революции, трон патриция занял лорд Капканс, циничный и безжалостный интриган. Его первым действием в качестве патриция был приказ избавиться от Джона Киля. Которым на тот момент по весьма неудачному стечению обстоятельств был Сэмюель Ваймс, оказавшийся не в своём времени, но кого это волновало?

Юный Хэвлок Ветинари, ученик Гильдии Убийц, честно попытался помешать этому приказу быть исполненным и — опоздал. Опоздал на считанные секунды, но, право слово, итог это никак не меняло: Джон Киль был мёртв. И поэтому вечером двадцать пятого Хэвлок Ветинари сидел, прижав колени к груди, наблюдая, как несколько людей тихо переговариваются перед каменной плитой, накрывшей свежевскопанную землю.

Земля была чёрной, жирной и влажноватой, она пачкала брюки паренька. Но он не обращал внимание на такие мелочи. Его одежда всё равно уже была безнадёжно испорчена: во многих местах ткань была прорезана, запятнана засохшей кровью и грязью. В другое время Хэвлок Ветинари постарался бы придать ей более пристойный вид, но сейчас это не имело для него значения. Ничто не имело значения, кроме тяжёлой каменной плиты.

В животе заурчало. Хэвлок безразлично пожал плечами. Он пропустил завтрак, не успел пообедать и уже опоздал на ужин, но его голову сейчас занимали мысли вовсе не о еде. Голода как такового он не чувствовал, хотя пустой желудок и продолжал напоминать о себе. Ветинари рассеянно сорвал травинку и покусал её. Обманутый организм замолк, и Хэвлок вернулся к своим мыслям.

Джон Киль мёртв. Не спасён. Убит. Наверное, его можно было спасти. Наверняка. Хэвлок опоздал на секунды.

Секунды. Секунды решили всё. Где-то ведь можно было выкроить эти секунды. Где-то Хэвлок Ветинари совершил ошибку. Хэвлок Ветинари совершил ошибку и не спас Джона Киля.

Джон Киль мёртв. Не спасён. Убит. Наверное, его убийство можно было предотвратить. Наверняка. Он умер по приказу Капканса.

Капканс. Капканс отдал приказ. Хэвлок Ветинари своими руками убил предыдущего правителя. Он возвёл Капканса на престол. Он возвёл на престол убийцу Джона Киля.

И теперь Джон Киль был мёртв. Он умер. Был убит. Убит Хэвлоком Ветинари.

Мысли носились по кругу, как вылезшая вместе с сумерками мошкара. Хэвлок отмахнулся от звенящего в воздухе гнуса и заставил себя подняться на ноги. Выплюнул истерзанную травинку. Пора было возвращаться в Гильдию — сперва через забор и в окно своей комнаты, чтобы привести себя в порядок; потом снова через забор и, наконец, чинно, через главный вход, чтобы отметить своё возвращение в специальной книге. Да, один из лучших людей, кого Хэвлок Ветинари знал, был мёртв — Не был спасён. Был убит. — по его ошибке — Вине. Им самим. — Но что теперь из-за этого, самому лезть в соседнюю могилу?

Нет. Хэвлок Ветинари был разумным и здравомыслящим юношей. Он не собирался резать вены и устраивать громкие истерики. Разве мир от этого станет лучше?

Нет. Хэвлок Ветинари вернулся в Гильдию — дважды — и задумчиво уставился в потолок над кроватью. Потолок был серым, как могильная плита. Стоило ли изводить себя мыслями, которые уже ничего не изменят?

Нет. Хэвлок Ветинари заставил себя закрыть глаза, выровнял дыхание и заснул. Сон его был спокойным и глубоким. Он даже, впервые за свою жизнь при Гильдии, проспал завтрак, проснувшись только за полчаса до начала занятий.

Вот так, собственно, всё и началось. Началось безо всяческого умысла и плана. Просто после лекции по ядам юноша почувствовал лёгкое недомогание и, так как в его Гильдии с такими вещами шутки были плохи, поспешил к врачу. Врач внимательно проверил реакцию зрачков и основные рефлексы, прощупал селезёнку и печень, осмотрел горло и язык. И заключил, что никаких видимых симптомов отравления нет. Что, опять же в силу специфики Гильдии, где Хэвлок Ветинари проходил обучение, вовсе не означало, что дело не в отравлении. Решив поберечь свой организм, парнишка не стал рисковать и обеду за общим столом предпочёл изучение учебника по ядам и противоядиям, параллельно исподтишка наблюдая, не попробует ли кто-нибудь что-то подкинуть в его тарелку.

Однако, или дело и впрямь было не в отравлении, или неизвестный злоумышленник заметил манёвр Хэвлока. На содержимое тарелки юноши никто не покусился. Ветинари пожал плечами и выкроил несколько часов, чтобы навестить могилу Джона Киля. После чего снова долго изучал узор из трещинок на потолке. Сон его, однако, снова был необычно крепким.

Всю первую лекцию Хэвлок Ветинари чувствовал сильное головокружение. Вторая лекция далась ему ещё тяжелее: половину информации юноша пропустил мимо ушей, стараясь не уронить голову на парту. На практическом занятии выдержка оставила его окончательно, и Хэвлок потерял сознание.

Дело было не в утомлении, эту версию Ветинари отмёл сразу. Скорее всего, имело место быть отравление. Остановившись на этом варианте, юноша попытался вычислить возможного отравителя и проанализировал события последних дней. После чего раскрыл причину недомогания. Всё оказалось достаточно просто, и никакого отравителя не было, хотя дело действительно было в пище. Последние три дня Хэвлок Ветинари ничего не ел.

Это было странно. Юноша не собирался морить себя голодом. Просто события складывались так, что от приёма пищи его отвлекало то одно, то другое. Чувство же голода, обязанное напоминать о такой необходимой для организма вещи, как источник энергии, отчего-то молчало. Хэвлок был начитанным юношей и вспомнил, что встречал упоминания подобного явления. Оно называлось анорексией.

Анорексия не была чем-то плохим сама по себе. Пожалуй, у неё были даже положительные стороны. Просто отсутствие чувства голода не могло причинить человеку вреда. А вот вкупе с недисциплинированностью и отсутствием режима питания...

Хэвлок себя недисциплинированным не считал. Он подошёл к вопросу своего здоровья весьма ответственно. Первым делом он пошёл на кухню и старательно съел свой ужин — что было несложно; кухарка, мисс Эвфемизм, готовила просто великолепно. После этого Хэвлок порылся в библиотеке и отыскал все труды, где упоминалась анорексия. Через неделю, тщательно изучив как предмет исследования, так и потребности своего организма, он пришёл к выводу, что всё, что он может противопоставить анорексии, это строгий режим.

С этого дня Хэвлок Ветинари попросту не пропускал приёмов пищи без более чем уважительной причины и не позволял отсутствию чувства голода помешать ему очистить тарелку. В самом деле, анорексия может навредить только очень легкомысленному, совершенно безответственному и чересчур недисциплинированному человеку. Во всяком случае, пока завтрак, обед и ужин подают по расписанию, а его задача — лишь их посещение.

Как выяснилось, в весёлой компании сверстников вспоминать о пище гораздо сложнее. Хэвлок Ветинари покосился на часы. Он пропустил обед, увлёкшись вознёй с драконами, коими поместье Овнецов просто кишело, но поступать так же с ужином не собирался. Впрочем, у него было ещё около получаса, и он мог позволить себе почитать, хоть и был риск снова чересчур увлечься.

Режим питания в поместье, куда его, как и ещё с десяток юношей и девушек, пригласила Сибилла, давался Хэвлоку особенно тяжело. Вокруг было слишком много отвлекающих факторов; подростки бродили по дому и саду, не подчиняясь никаким расписаниям, и, почувствовав голод, частенько попросту забегали на кухню за куском пирога или парой кексов. Хэвлок же Ветинари голода не ощущал вовсе, и впервые вспомнил о еде только на третий день пребывания в гостях, когда печатный текст книги начал сливаться перед глазами в сплошные чёрные строки. После неприятного инцидента он старался следовать выработанному ещё в Гильдии режиму, но это получалось далеко не всегда.

На самом деле, в поместье Овнецов Ветинари скорее нравилось: дружелюбная и тёплая — как Сибилла — атмосфера, интересные люди, с которыми можно было побеседовать на самые разные, хоть преимущественно естественнонаучные, темы. Огромная фамильная библиотека. И, конечно, сама Сибилла. Девушка была честной, и открытой, что невероятно импонировало Хэвлоку. Пожалуй, её юноша даже мог бы назвать своим другом.

Несмотря на внешнюю простоватость, Сибилла вдобавок к золотому сердцу была очень наблюдательной, проницательной и обладала развитой интуицией — незаменимые качества, когда твои питомцы норовят взорваться, и иногда единственным признаком грядущей катастрофы является тихое "Ик!" или изменение оттенка чешуек возле носа. Вот и теперь девушка решительно промаршировала через библиотеку, внимательно посмотрела на друга и пихнула его в кресло.

— Что с тобой? — требовательно спросила она.

— А что со мной? — с опаской уточнил Ветинари, прикидывая, не растёт ли у него какая-нибудь вызывающая подозрения на скорый взрыв тускловатая чешуя.

— Ты зелёный, — заявила Сибилла, подтверждая его опасения.

— Чего? — на всякий случай переспросил Хэвлок, не спеша делать скоропалительных умозаключений: он уже давно заметил, что стоит несколько дней пропускать завтрак, обед и ужин, и в голову начинают лезть странные мысли, которые на полный желудок кажутся полным бредом.

— И тощий. И на улицу давно не выходил. А ну покажи зубы.

Хэвлок осторожно улыбнулся, демонстрируя ровные белые зубы.

— Не вампир, — заключила Сибилла. — Хэвлок, ты последние полгода стал какой-то... бледный. И тощий, как жердь. Я думала, ты был на нервах из-за экзаменов. Позвала тебя сюда, чтобы ты выдохнул и расслабился. Прошла неделя, а ты стал ещё тоньше, у тебя рёбра сквозь рубашку видно и сквозь руки, наверное, свет проходит; это не нормально. Но ты не кажешься напряжённым. Ты чем-то болен?

— Вроде того, — кивнул Ветинари. Сибилла была другом, и особого смысла скрывать от неё правду он не видел. — Думаю, у меня анорексия. Я не чувствую голода. В смысле, вообще. Но я ем по часам, — поспешил добавить он, едва увидев потрясённое лицо девушки. — Просто здесь такая замечательная библиотека. Думаю, я забывал поесть немного чаще, чем следовало бы. Не переживай, я уже почти не забываю. Вот, сейчас время ужина, — торжествующе сообщил он, бросив краткий взгляд на часы. — Идём, перекусим вместе.

— Не мог мне раньше сказать, засранец? — Сибилла шутливо пихнула друга в плечо, и тот сдержанно охнул, потерев ушибленное место. — Теперь я лично буду таскать тебя к еде или еду к тебе.

— Не стоит беспокойства, Сиб, — попытался отказаться Хэвлок.

— Цыть! Даже не пытайся отвертеться! У меня из-за тебя взорвался Весельчак Камнерой Орлеанский!

— Из-за меня? — Ветинари красноречиво изогнул бровь.

— Ну, может, ещё и я накормила его древесным углём вместо каменного, — неохотно признала Сибилла. — Но я уверена, взорвался он всё равно потому, что увидел тебя. Он так гордился, что он самый зелёный в этом доме, но ты его переплюнул.

— Ваши шутки, миледи, — высокомерно начал Хэвлок, выдержал театральную паузу и улыбнулся, — лучше, чем у всех моих бывших одногруппников вместе взятых. По крайней мере, в них нет ни слова про внутренности.

— О-о, тут ты не прав, его кишки прямо разметало по стенам, — жизнерадостно сообщила Сибилла. — Может, ты и прав насчёт собак: они редко взрываются. С другой стороны, в этом ведь всё и веселье!

Соблюдать режим питания, когда рядом есть человек, готовый напомнить о необходимости впихнуть в себя что-то съестное, оказалось намного проще. Поэтому за остаток времени до отъезда в гранд-глумёж, проведённый в поместье Овнецов, Хэвлок Ветинари успел вернуться к своему обычному состоянию, по словам подруги, уже не жерди, но ещё не поленца. Для себя Ветинари это состояние мысленно обозначил как нормальное: он по-прежнему пролезал между прутьями заборов, но его рёбра уже нельзя было визуально пересчитать сквозь ткань рубашки, и это его более чем устраивало. Собственно, примерно в таком состоянии "нормы" он вполне успешно держался следующие несколько лет, после чего узнал, что ещё создаёт сложности с режимом.

Загруженность работой. Как выяснилось, если подходить к работе патриция ответственно, то на тебя немедленно сваливается целый ворох бумажной работы. Не то, чтобы Хэвлок Ветинари не был готов много и упорно работать. Он был готов. Он именно затем и занял кресло патриция — чтобы привести, наконец, родной город в порядок. Но он был вынужден проигнорировать первый звоночек в виде головокружения из-за загруженности и не обратить внимания на второй звоночек в виде слабости из-за всё той же загруженности, и, наконец, закономерно свалился в обморок прямо в Тронном Зале — к счастью, глубокой ночью, когда рядом уже не было посетителей и подосланных убийц.

Придя в сознание, Хэвлок Ветинари первым делом заставил себя дойти до кухни, невзирая на вороха скопившихся бумаг, которые требовали немедленного внимания, и впихнул в себя побольше нежирной, но притом сытной еды. А с самого утра приступил к поискам секретаря, в обязанности которого включил пункт приносить ему еду. Секретарь был вскоре найден, на тот момент проблема себя исчерпала, и патриций позволил себе на время забыть о ней. На самом деле, приносящий еду секретарь был просто замечательной находкой. Всё, что оставалось, это не забывать съедать содержимое принесённых на подносе тарелок, предварительно бегло проверив на содержание самых распространённых ядов. Просто великолепно.

Минусом приносящего еду секретаря, был вынужден печально признать патриций Ветинари, являлось привыкание. Очень легко привыкнуть, что тебе нужно лишь поработать ложкой, когда принесут тарелку. Но стоит поехать куда-то — например, в Убервальд, черти бы побрали эти бесконечные мили леса, снега и скверных дорог, — без секретаря, и ты вспоминаешь о необходимости наполнить желудок, только когда в глазах начинает рябить. Пожалуй, от бесконечной тряски в карете аппетит пропал бы даже у полностью здорового человека. Поморщившись, патриций достал палочку вяленого мяса.

Фон Убервальды. Оборотни фон Убервальды. Лорд Ветинари помнил их владения. На землях вервольфов стояли десятки угольных шахт и лесопилок, заброшенных за ненадобностью, но готовых начать работать на покупателя уже через неделю после получения заказа. Анк-Морпорк же как никогда нуждался в досках для новых домов и топливе для старых. Доставка через всю равнину обходится недёшево, а торговцы задирают цены. Думают, они одни на рынке. Нет конкуренции, значит, можно ставить условия! Ставить условия Хэвлоку Ветинари! Ха!

Патриций ожесточённо впился зубами в несчастный кусок мяса. О, он покажет этим выскочкам с равнины, с кем они связались. Он заключит контракт с Убервальдом и окажется в совсем небольшом плюсе, если барон согласится на предложенные условия, но лесопилки края равнины лишатся самого крупного клиента и будут обречены. Он раздавит их, покажет всей равнине Сто, что бывает с теми, кто пытается нагреть его, и скупит бьющиеся в агонии предприятия за суммы в сотни раз меньшие их настоящей стоимости. Анк-Морпорк получит в свой карман огромные ресурсы как дерева, так и места для расширения.

Мы всех купим и будем править, о да. Хэвлок Ветинари на мгновение прикрыл глаза и представил, как разрастающийся город чернильной кляксой расползается по карте. Неаккуратное грязное чадящее пятно на лице Диска. Патриций позволил себе краткую улыбку. Его город. Его любимый отвратительный монстр.

По сравнению с торговцами края долины оборотни казались более чем приятными. Им, по крайней мере, до его города не было совершенно никакого дела. Барон принял его с любопытством, но предложение обсудить поставки леса и угля пропустил мимо ушей, поглощённый подготовкой к Игре, пообещав лишь вернуться к этому разговору после полнолуния, через неделю. До того же времени гостеприимно предложил свой замок в качестве прибежища. В замке была неплохая библиотека, а хозяева почти круглые сутки пропадали на охоте, так что Ветинари принял приглашение.

В библиотеке были прекрасные старинные карты владений Убервальдов и легенды и первых Играх. Очень занимательные легенды. О необходимости что-нибудь съесть патриций вспомнил только на четвёртые сутки, когда встал из кресла в библиотеке и под ним подломились ноги.

Кухня встретила резким запахом чуть подгоревшего лука, шкворчанием жареной моркови и сочным звуком, с которым рвутся мышечные волокна, если крупный зверь терзает их зубами. Крупный волк с лохматой гривой, рвавший кус сырого мяса, превратился в совершенно не стесняющегося своей наготы мужчину и потянул носом. Лорд Ветинари приветственно кивнул хозяину замка и внимательно осмотрел кухню, на которой явно совсем недавно что-то готовили.

— Чего не ешь? — по-собачьи наклонив голову набок, спросил барон фон Убервальд. — Брезгуешь?

— Нет, — покачал головой патриций. — Надо поесть, ты прав.

Он без малейшей брезгливости выловил из плавающего в сковороде жира кус мяса, на котором можно было явственно различить следы зубов хищника, плюхнул на тарелку и, позволив жиру стечь, спокойно впился в него зубами. Искать столовые приборы было бесполезно; ими, наверное, никто не пользовался уже лет двадцать.

— Почему не ел? — С любопытством сунулся под руку барон. — Пахнешь, будто голодал! Долго! Дня три!

— Не чувствую голода, — признался патриций, прожевав слегка недожаренное, но зато явно очень свежее мясо.

Было в фон Убервальде что-то исконно не оборотническое — волчье. Что-то подкупающе прямолинейное. Вервольф не признавал полутонов и манерного этикета, и Ветинари понимал, что удара в спину от барона можно не ждать. Если решит расправиться, то сделает это, предупредив, и даст шанс: условия игры не меняются веками.

— А чего тогда тощий? — Оборотень с подозрением ткнул Ветинари в рёбра, щекотно обнюхал ключицы, мимоходом тяпнув зубами жареное мясо.

— Мне нужно есть, — пояснил Ветинари. — Я просто об этом забываю.

— Смешной ты, человечек! — фыркнул барон. — Одно слово, городской! Так чего ты хотел? Чего выбрался из города?

— Лес и уголь, — просто сказал патриций. — Моему городу нужны дерево и топливо. Продашь?

— А какая мне выгода? — оскалился фон Убервальд.

— Тебе — никакой, — честно признал лорд Ветинари. — Мне — есть выгода. А тебе от этого ни прибыли, ни убытка.

— И зачем же мне тогда тебе продавать ..?

— Лес, — подсказал патриций. — И уголь. Кому-то же их надо продавать. Почему бы и не мне?

— Смысл есть! — Барон чихнул от перца, которым Ветинари щедро посыпал мясо, чтобы уберечь оставшийся кусок от покушений вервольфа. — Постой! А зачем мне вообще продавать..?

— Лес и уголь, — снова напомнил патриций. — Потому что тебе нужны деньги.

— Зачем?

— Всем нужны деньги. Вы же платите четыреста крон тем, кто выиграет у вас Игру.

— Это надо ещё постараться! — зевнул барон.

— А вдруг кто выиграет? — упрямо гнул своё Ветинари.

— Ха! Выиграет! — Оборотень хотел отгрызть ещё мяса, но снова чихнул и окончательно отказался от своих намерений. — И кто же?

— А хоть бы и я, — насмешливо предположил патриций.

— Ты?

— Я.

Фон Убервальд внимательно посмотрел на человека. Человек был, по его меркам, не особенно высок и чересчур худ, но отчётливо пах опасностью. Это был хитрый и коварный хищник, не чета деревенской дичи. Да, охота будет доброй...

— Я в политике, — выплюнул слово оборотень, — не понимаю. Но ты понимаешь. Выиграешь — продам тебе, что ты хотел, по цене вдвое ниже, чем просишь. Проиграешь — сожрём! Хорошая сделка?

— Великолепная, — кивнул Ветинари и молча закончил трапезу.

Следующие три дня до полнолуния барон внимательно следил, чтобы гость не забывал закинуть что-нибудь в желудок. И после Игры был счастлив, как щенок после первой охоты.

— Приезжай ещё, Хэвлок! — пролаял он, подписывая контракт на поставку в Анк-Морпорк леса и угля.

— Не сомневайся, Гай, приеду, — широко улыбаясь, пообещал патриций двуединого города.

Он аккуратно скатал документ, убрал его в специальный кожаный чехол. Вернулся в свой город и вскоре прибрал к рукам разорившиеся лесопилки края долины. Некоторое время разгребал накопившиеся в городе проблемы, вселял ужас в сердца рискнувших устроить заговор против него аристократов, стравливал между собой преступную изнанку и занимался прочими рутинными делами. А потом собрал нехитрый дорожный саквояж и сдержал данное Гаю фон Убервальду обещание.

***

Игра. О, Игра была невероятно противоречивым моментом традиций Убервальда. С одной стороны, она была жестокой и кровавой. С другой... все знали, когда она будет, и никто никого не принуждал в ней участвовать. Если ты достаточно смел, чтобы выйти под полную луну, будь готов бежать со всех ног, и, кто знает, возможно, именно тебе улыбнётся Госпожа Удача. Четыреста крон это немало; достаточно, чтобы открыть своё дело. Достаточно, чтобы выкупить старенькую ферму для девушки своей мечты и вновь привести её в порядок. Четыреста крон это мелочь для старинного феодального семейства оборотней. Только вот мелочи-то в копилке, когда она вдруг понадобилась, как раз и не оказалось.

— Убервальд, Ваймс, — тонко улыбнулся патриций и неожиданно потянулся, хрустнув пальцами. — Визит скорее дружеский, нежели политический. Благо с этой прекрасной железной дорогой мистера Симнела путешествие обещает быть более чем комфортабельным.

— Леди Марголотта, сэр? — с каменным лицом спросил командор.

— Что? — лорд Ветинари словно потерял нить разговора. — О, нет. Барон фон Убервальд, — пояснил он через мгновение. — Мелкий инцидент, который не стоит позволять превратить в дурную политическую карикатуру. Уверен, сержант Ангва сможет изложить вам подробности. Я предложил бы ей навестить семью, если бы не предполагал, что она предпочтёт этого не делать.

— Да, она лучше останется с Моркоу и будет держать рубеж здесь, сэр, — согласился Ваймс. — Когда выезжаем?

— Уверен, ты будешь полезнее в городе, сэр Сэмюель, — изогнул бровь патриций.

— Когда вы пытаетесь отпихнуть меня от какого-то дела, мне определённо стоит сунуться в него, сэр, — ухмыльнулся Ваймс. — Мне кажется, я узнаю немало интересного.

— Дело твоё, командор, — неожиданно легко отмахнулся Ветинари. — Если тебе так хочется повидаться с фон Убервальдами, кто я такой, чтобы тебе препятствовать? Ты ведь всего лишь прикончил одного из отпрысков семьи при помощи, если мне не изменяет память, сигнальной ракетницы. Поезд отправится завтра на рассвете, а сейчас не позволяй мне тебя задерживать.

— Уверен, что хочешь поехать, дорогой? — Сибилла недоумённо посмотрела на мужа. — Хэвлок едет с дружеским визитом, это неофициально; он просто хочет поддержать Гая. Уверен, ты слышал про то скверное происшествие с парнишкой из деревни. Передай Ангве мои соболезнования.

— Что за происшествие? — нахмурился Ваймс.

— Ты не слышал? О, ничего особенного. Просто история вышла некрасивая. — Сибилла неодобрительно поджала губы. — Ты ведь помнишь про традиционные соревнования фон Убервальдов?

— Это где стая оборотней рвёт на куски ни в чём не повинных людей? Да, помню, — отозвался командор.

— Юноша выиграл, но приз не был готов, и ему пришлось немного подождать. Однако он привлёк газетчиков, устроил скандал...

— То есть, парень, рискуя жизнью, сделал ублюдских оборотней, а те отказались ему платить, — перевёл Ваймс. — Тогда он решил отыграться и испоганить им репутацию, и фон Убервальды, чтобы не позориться на весь свет, всё же предпочли откупиться. А Ветинари что там забыл? Где там можно нагреть руки? Вот теперь я точно уверен, что еду: тут дело нечисто, и я хочу знать, что происходит.

— Тебя ведь бесполезно переубеждать, Сэм, — вздохнула Сибилла. — Ладно, ты сам увидишь, когда приедешь. Барон — один из первых политических союзников Хэвлока и один из его немногих друзей. Пожалуйста, милый, не надо относиться к фон Убервальдам, как к подозреваемым преступникам. И присмотри там за Хэвлоком.

— Не переживай, дорогая, — усмехнулся Ваймс, — я глаз с ублюдка не спущу.

И он действительно практически не спускал. Ни в поезде, расположившись напротив согнувшегося над бумагами Ветинари, откладывавшего перо, только когда Фред скрёбся в дверь и затаскивал пару подносов с едой — для патриция и командора. Ни в семафорной башне, откуда Ветинари отправил больше трёх десятков клик-сообщений, одним своим появлением приведя в ужас и восторг беднягу-семафорщика.

Сложнее оказалось не спускать с патриция глаз по прибытии. Замок Убервальдов был неожиданно пустым; кроме открывшего ворота для экипажа Игоря гостей никто не встретил.

— Мафтер на охоте, — пояснил Игорь. — Фсе на охоте. Даже гофпожа.

— Но они же оставили то, о чём я просил? — нетерпеливо уточнил Ветинари.

— Рафумеется, — Игорь поспешно протянул патрицию пухлую и очень потрёпанную папку; создавалось впечатление, что не одно поколение щенков с удовольствием жевало её углы. — Я покашу фаши комнаты...

Патриций уже взлетал по лестнице, на ходу пролистывая полученные бумаги.

— Я займу свои обычные, — бросил он на ходу.

— Но, гофподин, — попытался возразить Игорь.

— Ты тут недавно, да? — лорд Ветинари остановился и внимательно присмотрелся. — Ты случаем не сын Игоря?

— Как фы уфнали, мафтер? — потрясённо охнул Игорь.

— У тебя руки твоего деда. Знал его, он был прекрасным хирургом.

Игорь польщено посмотрел на свои руки.

— Их хотел фабрать мой дфоюротный прат, — поведал он, — но дет вавефял их мне. Я пыл так горт! Спафибо, мафтер!

Патриций тонко улыбнулся и скрылся в поместье, оставив троицу телохранителей, среди которых был и герцог Анкский, разбираться с багажом — коего было совсем немного: хорошенько подумав, Ваймс не стал даже выгружать свои чемоданы из поезда, патриций же путешествовал налегке, с одним кожаным саквояжем. Тем не менее, к вящему раздражению командора, этот саквояж всё же нужно было взять и куда-то отнести, и это определённо входило в его обязанности самостоятельно навязавшегося охранника.

Пара дней прошла, как в тумане. Ваймс слонялся по пустому замку, тщетно выискивая, чем себя занять, и чувствовал себя ещё более бесполезным, чем Колон и Шнобби, которые неожиданно умудрились спеться с Игорем и почти целыми днями пропадали на кухне, изучая, какие ядрёные смеси можно приготовить из сотен кухонных приправ, которыми, кажется, не пользовались уже добрых лет пять, и огромного количества мяса в ледниках Игоря.

Мясо было преимущественно олениной, но попадались и кабанчики, и косули, и зайцы, и прочая дичь — вся неизменно со следами волчьих зубов на боку или шее. Оборотни держали постоянный запас, как пояснил Игорь, как раз на случай приезда гостей. Ваймс на это заявление только хмыкнул. По его мнению, причина была в ином, нежели в постоянном ожидании, судя по количествам мяса, небольшой армии. Скорее уж, проигравшие в собственной Игре вервольфы в бешенстве носились по лесам, истребляя всё, что попадалось на глаза, и попросту не были в состоянии слопать всё, что наловили. А хозяйственный Игорь стаскивал добычу на лёд, где она могла храниться до нескольких недель.

Исподтишка наблюдать за Ветинари оказалось на удивление несложно, но занятие это было довольно бесполезным и изматывало монотонностью. Практически в любое время дня и ночи патриция можно было найти в библиотеке. Он усердно что-то строчил, поминутно сверяясь с древними книгами, стопки которых причудливыми башнями высились на столе. Ленты торчащих из них закладок вились чёрными змеями. Игорь старался отираться неподалёку, на случай, если "мафтеру" понадобится ещё какой-то жутко старый и жутко пыльный том. Судя по подборке литературы, патриций углублённо изучал охотничьи территории фон Убервальдов и историю их расширения.

На вытертой карте были расставлены шахматные фигурки, пара огарков свечей, мелкие письменные принадлежности — всё, при помощи чего можно отметить местоположение чего-то, при этом не нанося вред старой бумаге. Ветинари явно не хватало секретаря, который мог бы записывать его выводы, и он с заметным раздражением прикусывал кончик пера, торопливо делая заметки. Чёрт его знает, что за планы он строил, но Ваймс, как ни старался, не мог найти ничего, что позволило бы Анк-Морпорку запустить руку в карман вервольфов ещё сильнее, чем она уже там была.

Впрочем, патриций такую возможность видеть вполне мог; его таланты Ваймс признавал и под сомнение не ставил уже давно. А потому ходил и присматривался со всё большим усердием. Он не собирался мешать планам Ветинари, но он, чёрт побери, хотел быть в курсе этих планов. Что на этот раз понадобилось городу, что патриций сорвался с места, оставив текущие дела на секретаря, и лично понёсся в Убервальд, даже не прихватив отряда тёмных клерков?

Последняя мысль зацепила что-то такое, что интуиция стражника завопила в голос. Нет тёмных клерков. Нет секретаря. И нет телохранителей, кроме Ваймса и Колона со Шнобби, да эти-то не планировались. Ветинари собирался ехать к Убервальдам... один? То есть, совершенно один? Без прислуги и охраны, сопровождающей аристократов в обязательном порядке? Что должно было произойти, что патриций сводил количество лишних ушей к минимуму? Что должно было произойти, что он не стал в приказном порядке избавляться от ушей Ваймса? Какая-то мерзость, но мерзость на благо города, решил командор. Но, чёрт побери, какая мерзость?..

Под вечер второго дня пребывания в замке фон Убервальдов хозяева таки соизволили явиться, хоть и не в полном составе. Ваймс помнил примерно, сколько оборотней насчитывалось в стае, и в ворота с торжествующим воем ввалилась едва ли треть. Впрочем, сам барон фон Убервальд определённо был среди прибывших — не узнать огромного светлого с отливом в серебро волка было невозможно.

Волки были перемазаны в весенней грязи и выглядели уставшими, но достаточно довольными. Половина из них развалилась прямо во дворе; остальные, вывалив языки, потрусили в замок. Ваймс хотел было подняться в библиотеку и предупредить патриция, но тот уже спускался по лестнице. И с трудом удержал равновесие, когда его попытался сбить с ног взлаивающий мохнатый ураган.

— Легче! Гай, легче! — отбивался патриций, пока волк прыгал вокруг, пытаясь улучить момент и лизнуть его в лицо. — О, боги, где ты так перемазался? Гай, ещё раз ты поставишь лапы на мою одежду, и окажешься в ванне!

Волк отскочил, оскорблённо заскулив, и превратился в грязного и очень волосатого обнажённого мужчину. Мужчина ожесточённо поскрёб бороду, покрывавшую почти всё его лицо, потёр одну руку о другую, сдирая присохшую грязь, и, сочтя гигиенические процедуры законченными, радостно сгрёб патриция в охапку. Лорд Ветинари демонстративно фырчал и не менее демонстративно отбивался, но никого, хоть сколько-нибудь знакомого с патрицием, это возмущение не смогло бы обмануть. Он явно был рад встрече, и даже взгляд ледяных глаз, казалось, немного оттаял.

— Как же ты так, Гай? — с мягким укором спросил патриций, когда восторг фон Убервальда немного поулёгся.

— Старею! — барон забавно наморщил нос. — Щенки — неучи! Серафина — несёт!

— Мои поздравления, — учтиво вставил Ветинари.

— А! — оборотень отмахнулся. — Говорил: сиди! Нет, ходит! Разве заставишь?

— Уверен, леди осторожна, — осторожно похлопал его по плечу патриций.

Лорд Ветинари не был из типа людей, которые хлопают по плечу. Он был из типа людей, которые даже к рукопожатиям относятся с большой осторожностью. Поэтому подобный жест в его исполнении выглядел не как попытка поддержать, а как попытка стряхнуть с костюма собеседника паутинку. Впрочем, единственным костюмом его собеседника на тот момент был костюм, в котором он родился, но это обстоятельство, кажется, не доставляло патрицию таких неудобств, как Ваймсу.

— Ты поможешь? — барон наклонился, чтобы заглянуть Ветинари в глаза снизу вверх в исконно собачьей манере.

— Я сделаю всё, что смогу, — не раздумывая, пообещал тот. — Дай мне пару дней, и я всё улажу.

Фон Убервальд радостно подпрыгнул и попытался лизнуть патриция в щёку, но тот на этот раз ловко увернулся.

— У нас уже был разговор на эту тему, — строго заметил он.

Барон виновато потупился. Если бы у него сейчас был хвост, он поджал бы его и, возможно, грохнулся на живот, жалобно поскуливая.

— Как Дельфина? — спросил он через некоторое время.

— Злится, разумеется, — усмехнулся Ветинари. — Ей действительно нравится в Страже, Гай, тут ты не прогадал. Девочка на удивление хорошо прижилась в городе. И капитан Моркоу этому немало поспособствовал.

— Щенки?

— Зная капитана? Ещё нескоро, — ухмыльнулся патриций. — Впрочем, куда тебе внуки? Разберись сначала с детьми.

— Ты прав! Прав! — барон гордо расправил плечи. — Большая стая! Моя стая!

— И щенки-неучи, — иронично напомнил Ветинари. — Оставил их травить кого-то?

— Оленя! Запретил грызть! Сказал загнать!

— Тогда вряд ли они закончат раньше утра, — покивал патриций. — Я вернусь в библиотеку и постараюсь разобраться со всем... этим.

— Спасибо! — пролаял фон Убервальд и умчался по каким-то своим оборотническим делам.

Патриций же действительно вернулся в библиотеку, на ходу отряхивая с одежды следы грязи в форме отпечатков лап. Ваймс почувствовал, что просто обязан узнать ответ на мучившие его вопросы и направился следом, но уже возле самой двери разминулся с баронессой. Та торопливо расчёсывала волосы, перед самым порогом быстро перекинула их на плечо, отшвырнула гребень, вдохнула, приосанилась. И совершенно по собачьи взвизгнула, когда дверь распахнулась перед её носом.

— Патриций, — нервно выдохнула она. — В... Ве...

— Для вас Хэвлок, Серафина, — ухмыльнулся Ветинари, наклоняясь к руке баронессы, но предусмотрительно не рискуя касаться её губами. — Не стоит мучить себя, у вас не лучшие ассоциации с моей фамилией. Гай говорит, вы ждёте прибавление в семействе.

Взгляд патриция ещё не был откровенно бестактным, но уже полнился нескрываемым любопытством.

— Да, — опустив взгляд, признала фон Убервальд.

— Мои поздравления, — улыбка была почти тёплой. — Уверен, волноваться не о чём.

— Но Гай... — баронесса неожиданно всхлипнула. — У нас... Мы...

— Волноваться не о чём, — твёрдо повторил Ветинари. — А вам так ещё и вредно. Серафина, вы зря переживаете, уверяю вас. Присаживайтесь. Ну, что вас так беспокоит?

— А то вы сами не знаете, Хэвлок! — Всхлипы сменило шмыганье носом. — Этот мальчишка! И Гай! А мы! А у нас!..

— Земли фон Убервальдов содержат множество скрытых ресурсов. — Патриций осторожно наклонился к женщине и промокнул её слёзы носовым платком. — Уверяю, что смогу привести ваши дела в порядок ещё до конца недели. И, конечно, вам не стоит волноваться насчёт Дельфины: ни о какой борьбе ни с отцом, ни с младшим выводком не может быть и речи. Сержант Ангва вполне счастлива с капитаном Моркоу, а он вряд ли сможет оставить город.

— Если бы всё было, как вы сказали... — Серафина приняла платок и шумно высморкалась, постепенно успокаиваясь.

— Всё будет, как я сказал. — Ветинари отошёл к столу, где опасно покачивались нагромождения фолиантов. — Гай прекрасный сир, Серафина, и никто из фон Убервальдов не станет бороться с ним из-за мелкой промашки. Хотя допускать огласки этой истории, конечно, не стоило. Как бы то ни было, Гай фон Убервальд ценный политический союзник, и Анк-Морпорк не допустит, чтобы с ним что-нибудь случилось. Я лично намекнул побочным ветвям держаться подальше. Также я разослал клик-сообщения во все крупные банки Убервальда и равнины Сто с просьбой предоставить выписки счетов фон Убервальдов за последние шестьсот лет и отправил своих сотрудников провести неофициальное расследование. Вы не поверите, как часто случается, что сотня крон, забытая на сотню лет, превращается в сотню тысяч. Разумеется, банки не любят напоминать клиентам о подобных мелочах, и всё же...

— Хэвлок... — пробормотала баронесса.

— Далее, — продолжил патриций, поднимая с карты чёрного ферзя и бережно оглаживая его полированный бок, — мне удалось выяснить, что недалеко от поместья, рядом с горячими источниками, есть заброшенная золотоносная шахта. Неразумно будет продавать её гномам без предварительной разведки: Блодвен, сами знаете, не упустит своей выгоды. Тем не менее, я мог бы договориться с людьми и постараться убедить их в безопасности работы на шахте. И добиться больших скидок в обмен на фамильную неприкосновенность, что не будет стоить вам ни кроны и вдобавок вернёт престиж фон Убервальдов на прежний уровень после... инцидента. Судя по записям, шахта в своё время была способна приносить не менее восьмисот тысяч крон в год, что составляет чуть меньше шестидесяти семи тысяч крон в месяц, но была закрыта по причине гибели рабочих в результате территориальных войн фон Убервальдов и — прошу прощения, Серафина —фон Блунбергов. Новых рабочих найти так и не удалось. Я мог бы заняться наймом рабочих хоть завтра, но решил всё же дождаться хозяев.

— Хэвлок...

— И кроме золотоносной шахты здесь есть ещё полтора десятка мелких угольных шахт, с десяток небольших жировых месторождений, полдюжины железных рудников и несколько других возможностей поднимать деньги из земли. Общей суммой по моим предварительным и самым пессимистичным прикидкам на сто пятьдесят тысяч крон дохода в месяц. Для начала пробной добычи в самых многообещающих местах потребуется около двух тысяч крон.

— Но, Хэвлок, мы соскребли последнее...

— И, конечно, Королевский Банк Анк-Морпорка не может позволить себе такого фаворитизма, но фамильный банк Ветинари готов предоставить беспроцентный займ под личное поручительство своего главы, — закончил Ветинари. — Серафина, ну о чём разговор? У нас могут быть политические разногласия, но это никогда не станет поводом для личной вражды, уверяю тебя. Хотя, позволь заметить, я не раз предупреждал тебя о юном Вольфганге.

Баронесса поджала губы и опустила взгляд.

— Он казался факелом, — прошептала она.

— Он сжигал всё вокруг себя! — неожиданно резко возразил Ветинари. — Серафина, я предупреждал тебя; предупреждал вас обоих. Я тысячи раз говорил тебе и Гаю, во что превращается ваш сын. Я способен узнать взгляд, который периодически вижу. Лю... существ с навязчивой идеей и бесконечным самомнением крайне сложно остановить, поверь моему богатому жизненному опыту. Но ты не желала слушать меня; усомнилась в своём сире. А потом стало слишком поздно. А несколько десятков человек, которые ещё работали на последних лесопилках и тем самым приносили в ваш фамильный карман хотя бы пару тысяч крон, умерли из-за подростковой жестокости всего одного вервольфа. Неудивительно, что Дельфина предпочла перебраться в город; она очень цивилизованная девочка. Кстати, она до сих пор не ест мясо, когда у неё только две ноги.

— Вервольф вегетарианец! — с презрением фыркнула баронесса.

— Вервольф с великолепным самоконтролем, который не помешал бы и вам, фрау.

Ветинари снова отстранился; вспышка откровений на повышенных тонах кончилась так же резко, как и началась. Уловив эту перемену настроения, Серафина подорвалась с места и гордо вздёрнула подбородок.

— Моя благодарность неизмерима, патриций, — сказала она таким тоном, каким люди обычно говорят: "Я с радостью бы увидела ручку кинжала, торчащую у тебя между лопаток".

— Как и моё уважение к вам, баронесса, — отозвался патриций нетипичным для себя тоном "я плюнул бы в твою сторону, но брезгую повернуться". — Какой кошмар, — проговорил он, устало закрывая лицо ладонями, когда дверь библиотеки закрылась. — Можешь перестать прятаться за портьерой, Ваймс; твой доспех виден сквозь прореху. Ты чего-то хотел?

— Я всё ещё не понимаю, зачем вы это делаете, сэр, — признался командор, покидая ненадёжное убежище. — Беспроцентный займ на две тысячи крон? Да даже самый щедрый банк взвинтил бы не меньше двенадцати процентов. Кстати, откуда у вас банк?

— Фамильному банку Ветинари больше восьми сотен лет, — хладнокровно сообщил патриций. — А вы считали, что мои предки приобрели "лорд" перед фамилией, водя на бесславную гибель сотни человек, как Ржавы?

— Нет, сэр, вы определённо не Ржав и даже не Силачия, — признал Ваймс. — Допустим, насчёт банка понятно. Но давайте начистоту: какой нам толк помогать фон Убервальдам.

— Гай фон Убервальд мой старый друг. — Ветинари всё ещё крутил чёрного ферзя. — И междоусобица этого древнего семейства не принесёт Анк-Морпорку никакой пользы. Так что я не вижу повода не предотвратить бессмысленную внутрисемейную свару.

Ваймс скрипнул зубами, кивнул и вышел из библиотеки. Патриций не собирался делиться своими планами. Что ж, ладно, он узнает всё сам — рано или поздно, но обязательно узнает.

Всё ещё раздражённый после беседы в библиотеке, командор смолил на крыльце сигару, гневно терзая её зубами, когда во двор, по очереди пролезая в специальную дверцу в массивных воротах, влетела свора оборотней, перемазанных в грязи ещё больше, чем предыдущая партия. Это, как понял Ваймс, и были те самые неучи-щенки, которых так покровительственно хаял барон.

Командор не совсем понимал, какие именно родственные связи связывают стаю воедино, но обоснованно сомневался, что все они являются детьми Гая и Серафины. Ангва упоминала, что у неё есть ещё один брат — какое-то чудное слово, но Ваймс помнил, что брат навсегда застрял в шкуре, — и когда-то была сестра, которая в шкуру, напротив, влезть не могла. Четверых детей командор вполне мог понять. Но в стае фон Убервальдов было больше шести десятков волков всех возрастов, из которых чисто по возрасту на роль детей барона и баронессы подходили едва две трети. Остальные же должны были быть братьями и сёстрами, тётушками и дядюшками, двоюродными кузенами и прочей генеалогической мишурой.

Оборотни скулили и подвывали, бегая по двору кругами и возбуждённо обнюхивая карету. Они, судя по всему, не были предупреждены о визите гостей и восприняли явление в замке посетителей весьма бурно. Потявкивание и перелаивание шли в абсолютно беззастенчивой манере; некоторые щенки перекидывались, но почти сразу валились в грязь: двух ног им было слишком мало, чтобы держаться в стоячем положении. Наконец, сообразив, что на коврике в замке и на сытый желудок вновь осваивать сложное искусство ходьбы будет проще, свора ломанулась внутрь, по пути оттоптав и исхлестав хвостами Ваймсу ноги. Несколько щенков остановились, чтобы его обнюхать, расчихались от табачного дыма и поспешили за сородичами.

Продолжение в комментариях

@темы: фичок, капельки мыслей стекают на желтоватые листы блокнота, Дискворлд

---

Я много всякой мурни несу

Пончик Лера, ты чего? Я несу множество всяческой мурни. Смотри, чего у меня в закромах валяется:

Описание

Лорд Ветинари, конечно, не вечный — это понятно, это правильно; он всё же только человек. А ведь только до всех дошло, что с патрицием город функционирует лучше, чем без него... Главы городских гильдий уже и не помышляют избавиться от Ветинари: лучше небольшой кусок, зато от пирога побольше. Но никто как-то не вспомнил, что покушаться на патриция могут не только главы Гильдий Анк-Морпорка и не только неудачно.

Собственно, мурня

Одной ногой в...

У воды в стакане был едва ощутимый сладковатый привкус. Лорд Ветинари ещё успел нахмурить брови и принюхаться, прежде чем безвольной куклой обмякнуть в кресле. Почти полный стакан выскользнул из расслабившейся руки и, расплескав содержимое, покатился по полу. Сердце патриция перестало стучать.

— ХЭВЛОК ВЕТИНАРИ?

— А, это ты, — довольно равнодушно кивнул патриций.

— МЫ ЗНАКОМЫ? — немного удивился Смерть.

— Я учился в Гильдии Наёмных Убийц и видел тебя довольно часто, хоть мы и не разговаривали.

— ОБЫЧНО ЛЮДИ МЕНЯ НЕ ЗАМЕЧАЮТ, — признался Смерть.

— Полагаю, большинство людей просто весьма ненаблюдательны, — пожал плечами Ветинари. — Что ты здесь делаешь? Я уверен, что не умер.

Смерть достал изящный в своей простоте жизнеизмеритель и удивлённо замер. Щепотка песка в верхней его части замерла, не спеша пересыпаться вниз.

— ЭТО СТРАННО, — озадачился он. — ТВОЁ ВРЕМЯ ОСТАНОВИЛОСЬ.

— Последствия отравления очень интересным ядом, — пояснил Ветинари. — Его получают из куколок квантовых бабочек, он погружает отравленного в промежуточное состояние между жизнью и смертью ровно на три дня. А потом отравленный оживает, его лёгкие разрушаются за считанные минуты, и он окончательно умирает — хотя чаще он погибает по другой причине: за три дня тело, выглядящее как труп, обычно успевают похоронить.

— ДОВОЛЬНО ЖЕСТОКО.

— Да, зато эффектно. Орлейская школа отравителей рекомендует использовать редкие и дорогие яды для умерщвления первой значимой жертвы: это полезно для формирования определённого стиля.

— ЭТО ИНТЕРЕСНО. ТЫ МНОГО ЗНАЛ.

— И знаю, — возразил Ветинари. — Я не живу, поэтому моё время не уходит, но я и не мёртв. У меня ещё три дня. И немного времени после.

— ДА. ТЫ ПРАВ. Я ВЕРНУСЬ ПОЗЖЕ, А ТЫ ПОДОЖДИ ЗДЕСЬ.

— Эй, погоди, — патриций ненадолго задумался. — Тебе не скучно работать одному?

— НЕМНОГО. — Смерть озадаченно посмотрел на собеседника, а затем искры в его глазницах заинтересованно вспыхнули. — ТЫ ХОЧЕШЬ СО МНОЙ?

— Я всегда был в некотором роде исследователем, — признался Ветинари, — а это подразумевает разумное любопытство. И это лучше, чем трое суток наблюдать за собственным телом. — Патриций демонстративно подёргал связывающую его с телом нить. — К тому же, ты обычно пунктуален, и я не должен опоздать на собственную смерть.

Смерть немного поколебался. С одной стороны, это было не совсем по правилам. С другой стороны, в правилах вообще ничего не говорилось про такие случаи, а ему и в самом деле было довольно скучно. Патриций не производил впечатления ярого нарушителя обещаний, да и желанием жить не пылал; вероятность быть обманутым стремилась к нулю. Вдобавок Ветинари обещал быть интересным собеседником. Смерть принял решение и взмахнул косой.

— ИДЁМ.

***

На самом деле, кисло подумал Ваймс, наличие у патриция секретаря могло бы избавить командора Стражи от участи находить валяющегося в отключке лорда Ветинари. Если бы во Вселенной было хоть немного справедливости, разумеется. На этот раз патриций даже не вывалился из кресла; так и остался, наполовину свесившись, сидеть, опасно балансируя. Когда до Ваймса дошло, что подхваченный патриций холодноват для живого, он чуть не разжал руки. Дотащенный до кровати Ветинари не дышал. Его сердце не билось. И он был приятно-прохладной комнатной температуры. Ваймс нервно сглотнул, внезапно занемевшими руками стянул шлем, приложил зеркальную поверхность металла к бледным чуть приоткрытым губам. Ни следа пара.

— Эм-м. Стукпостук, верно? — командор неуверенно посмотрел на наблюдавшего за его манипуляциями секретаря. — Кого... Кого зовут в таких случаях?

Стукпостук уставился перед собой пустыми глазами, вцепившись в блокнот, как утопающий в спасательный круг. Ваймс подавил позорное желание заорать и сбежать как можно дальше. Ветинари мог доводить до белого каления, иронизировать, язвить, капать ядом, интеллектуально унижать и обводить вокруг пальца окружающих раз за разом, саркастично изгибая бровь. Ветинари мог бредить, будучи отравленным, рисовать в каком-то просветлении, развлекаться, натравливая его, Ваймса, на глав Гильдий и наоборот. Ветинари не мог, не имел права просто взять и умереть!

***

— И куда они попадают после? — изогнул бровь Ветинари, вежливо держась на шаг позади своего провожатого.

— ВСЁ ЗАВИСИТ ОТ ТОГО, ВО ЧТО ОНИ ВЕРИЛИ ПРИ ЖИЗНИ, — проинформировал Смерть.

Очередной отрезанный от тела призрак растаял в воздухе. Коса зазвенела — точнее, звон немного опоздал, не в силах сравниться в скорости со сверкнувшим лезвием.

— Это звучит достаточно правильно, — подумав, решил Ветинари, с нескрываемым восхищением наблюдая за работой.

— ТЕБЕ НРАВИТСЯ? — от этого взгляда Смерть отчего-то чувствовал себя немного неловко, но гордо.

— Профессионализм в любом деле заслуживает уважения. — Ветинари кивнул на косу. — А ты явно профессионал.

— БОЛЬШИНСТВО ЛЮДЕЙ ПУГАЕТ МОЯ РАБОТА. И Я, — Смерть смущённо махнул в сторону истерично визжащего толстого эфебца. — А ЧТО ДУМАЕШЬ ТЫ?

— Я думаю, это нужная работа, которая должна быть сделана, — после короткого раздумья медленно произнёс патриций. — Что ты сам говоришь другим на этот счёт?

— ПРИМЕРНО ТО ЖЕ САМОЕ.

— Ясно. — Ветинари немного помолчал. — А себе?

***

— Почему я? — искренне недоумевал Ваймс.

— Сэм, — Сибилла подавила всхлип и подняла на мужа красные опухшие глаза. — Только не говори мне, что ты не понимаешь.

— Но я не понимаю!

— Сэм, у Хэвлока не было никого, кроме нас! Только мы и Руфус. — Сибилла не выдержала и снова разрыдалась.

— Руфус? — растерянно повторил командор.

— Боги, Сэм! Его секретарь, Руфус. И ты не заставишь его заниматься организацией похорон, бедный мальчик и без того близок к истерике.

Вспомнив ничего не выражающее лицо Стукпостука, Ваймс был вынужден признать, что сам факт появления на нем какой-либо эмоции мог и впрямь означать истерику. Но, чёрт, почему никто не подумал, что истерику впору закатить и самому Ваймсу!

Мало того, что Ветинари, бывший единственным залогом стабильности, наверняка играл теперь на нервах Смерти, требуя себе отдельный кабинет, безумный город для управления и Сэма Ваймса, чтобы доводить до белого каления.

Мало того, что Анк-Морпорк гудел растревоженным ульем, мусоля новость о смерти патриция, как дрянной леденец, жестяная банка из-под которых обязана была быть в доме любой уважающей себя хозяйки.

Мало того, что Гильдии распушили хвосты и гривы, почуяв, что стальная рука с изящными длинными пальцами, такая обманчиво слабая, навеки отпустила узду.

Мало того, что осмелевшие воришки, гильдийные и нет, ринулись на улицы, разжигая безобразные драки, перераставшие в настоящие побоища.

Мало того, что контрабандисты, на которых теперь некому было натравить и без того сбивающуюся с ног Стражу, не скрываясь, пёрли через главные ворота.

Этого, конечно, было недостаточно! Действительно, почему бы командору Ваймсу лично не похоронить единственного человека в этом городе, который действительно знал, что делал?

***

— Так ты не веришь в справедливость?

— СПРАВЕДЛИВОСТИ НЕТ. ЕСТЬ ТОЛЬКО Я.

— Ты так уверен, — хмыкнул патриций. — Тебе не приходило в голову, что ты просто мог её не встречать?

— ВОЗМОЖНО. — Смерть задумался. — НАДЕЮСЬ, Я ЕЁ И НЕ ВСТРЕЧУ.

***

— Командор Ваймс! Что вам угодно, ваша милость?

Ваймса передёрнуло от этого липкого ощущения чужого взгляда. По лицу старикашки он понял, что тот уже снял с командора мерку, а в его голове готов эскиз готового изделия, но из вежливости он всё же выслушает клиента.

— Не мне, — хрипло открестился Ваймс. — То есть мне, но не для меня, — исправился он под вопросительным взглядом гробовщика. — Лорд Ветинари умер.

— Знаю его, знаю. Его светлости прекрасно подойдут тис и бархат, — забубнил старик. — Чёрный или вишнёвый бархат — просто, изящно и со вкусом. Но люди могут сказать, что это недостаточно дорого, недостаточно оценён при жизни, недостаточно после смерти... Есть железное дерево, его обработка стоит дорого, очень дорого, но выглядит грубовато, да. Ах, грубовато. Быть может, кедр, хороший красный кедр? Или палисандр?

— Послушай, — оборвал все эти рассуждения вслух Ваймс, который о породах дерева знал только то, что на ёлке иголки. — Я понятия не имею, о чём ты говоришь. Я не разбираюсь в этих кедрах. Давай поступим так: сделай такой же гроб, как последней важной шишке, только других размеров. Договорились?

Гробовщик молча пожал плечами и кивнул. Клиенты порой попадались с причудами, но слово клиента — закон.

Ваймс облегчённо выдохнул и поспешил сбежать из лавчонки, производившей тягостное впечатление несмотря на царивший там бодрящий запах дерева и обитые приятной на ощупь тканью стены. Гробовщик обернулся и заорал в сторону мастерской:

— Эй, Джимми! Нам нужен гроб, как у той старой чокнутой кошатницы с прошлой недели, только длинный и узкий!

***

— ПОЧЕМУ ТЫ ТАК УВЕРЕН, ЧТО НЕ УМРЁШЬ? ДАЖЕ Я НЕ УВЕРЕН. ВСЁ ЭТОТ ПРИНЦИП НЕОПРЕДЕЛЁННОСТИ.

— Я уверен не в том, что не умру. Я уверен, что жив человек, который достанет меня даже с того света.

— КОМАНДОР ВАЙМС?

— Он самый. Мне отчего-то кажется, он не поверит, что я мог просто взять и умереть. У него есть довольно толковый алхимик, который может определить отравление, Игорь, которые обычно неплохо знакомы с ядами; Стукпостук знает, где лежит шкатулка с противоядиями. И у Сэма достаточно безумия и дурной силы, чтобы выбить у Низза консультацию.

— ХМ. ТЫ ТАК В ЭТОМ УБЕЖДЁН. А ЕСЛИ Я СКАЖУ ТЕБЕ, ЧТО ТЕБЯ УЖЕ ПОХОРОНИЛИ?

— Я упрекну тебя во лжи.

— УГАДАЛ. КАК ТЫ ДОГАДАЛСЯ?

— Ты ведь совершенно не разбираешься в похоронных обычаях, верно?

— ДА. А ЧТО С НИМИ НЕ ТАК?

— Я был патрицием. Меня мало просто забить в ящик и зарыть в землю. Не прошло ещё и двух дней, они попросту не успели бы. А если учесть, что организацию свалят на Сэмюеля... Не удивлюсь, если он забудет про похороны и будет носиться за отравителем. Ещё сутки у меня есть, это точно.

— ТВОЯ УВЕРЕННОСТЬ ДОВОЛЬНО ЗАРАЗИТЕЛЬНА. НАДЕЮСЬ, ТЫ ОКАЖЕШЬСЯ ПРАВ.

***

— Но он всегда был одет в чёрное, Сибилла! Что мешает ему продолжать это делать и после смерти? — застонал Ваймс.

— Как раз это и мешает, Сэм! — заявила Сибилла. — Кстати, ты уже разобрался с бумагами?

— С бумагами? У нас по городу носится прикончивший патриция ублюдок, о котором ничего не знает даже Низз, а ты хочешь, чтобы я возился с бумагами?

— Это бумаги на его имущество, Сэм. Хэвлок был патрицием столько лет, он должен был получать зарплату. Мама рассказывала, что лорд Ветрун получал за месяц столько, сколько Овнецы за два. Это куча денег, Сэм, просто невероятно много. Капканс же, насколько я помню, поднял зарплату патриция почти на треть. А ты же знаешь Хэвлока, он никогда не был сторонником бездумной растраты. И он оставил завещание. Тебе придётся в этом разобраться, Сэм; придётся, пока кто-то не попытался его подделать или украсть.

***

— А все эти истории про призраков и неупокоенных. Депрессия? Нежелание работать? Не подумай, я не осуждаю; просто любопытно.

— ИНОГДА. НО ЧАЩЕ ОНИ НЕ ХОТЯТ УХОДИТЬ, ПОКА НЕ ДОСМОТРЯТ ДО КОНЦА. И ПОРОЙ ЧЕРЕСЧУР УВЛЕКАЮТСЯ.

— Интересно.

— ТУТ КАК РАЗ РЯДОМ ОДИН ИЗ ТВОЕГО ГОРОДА. КАЖЕТСЯ, ТЫ МОГ БЫТЬ С НИМ ЗНАКОМ. ХОЧЕШЬ ЗАГЛЯНУТЬ?

— Да, пожалуй. Если тебя не затруднит, разумеется. Как его фамилия?

— ОВНЕЦ.

***

— Скажи мне, что ты шутишь, — молитвенно сложил руки командор.

Стукпостук посмотрел на его ладони и едва заметно стиснул зубы. Ваймс нахмурился, но тут же почти виновато спрятал руки. Кресло Ветинари, разговор о Ветинари и вдобавок поза Ветинари: слишком много напоминаний в теперь уже безветинариевом кабинете.

— Я не в лучшем настроении для шуток, ваша светлость.

Секретарь стоял ровно, сжимая пальцы на блокноте и занося краткие пометки о документации, но его голос был напряжён, как натянутая до упора пружина в дорогих механических часах: натяни ещё немного, и лопнет с оглушительным звоном, а то и хлестнёт, оставив на коже тонкий красный след.

— Но ведь это просто немыслимо!

— Вы же знаете его, сэр, — пожал плечами Стукпостук. — Для его светлости деньги никогда не были главной валютой.

— Я в курсе, что он предпочитал монетам информацию. Но не слухами же он зарплату получал!

Стукпостук неодобрительно поджал губы, вышел и вернулся с резной деревянной шкатулкой. С чуть большей силой, чем было необходимо, поставил её на столешницу перед Ваймсом.

— Зарплата патриция Анк-Морпорка составляет ровно один элим в день, — произнёс он. — Элим это...

— Одна шестнадцатая пенса, я знаю. Два пенса в месяц! Да кто угодно получал больше, чем он!

— На самом деле, лорд Ветинари никогда не тратит эти элимы, — подал голос Стукпостук. — Просто их изготавливают вручную, причём традиционно вдовы. Очень медленная, невыгодная для монетного двора и неплохо оплачиваемая работа. Когда его светлость узнал об этой должности, он отказал монетному двору в упразднении элима и сделал должность их изготовителей невозможной к упразднению, пока живы те, кто эти должности занимает. Почти все элимы города сейчас в этой шкатулке, сэр.

— За все те годы, что он сидел в этом кресле, он получил примерно как я за пару месяцев валяния в канаве, — констатировал командор, кашлянув, чтобы прогнать внезапно вставший в горле комок.

Стукпостук красноречиво промолчал, и Ваймс подумал, что новому патрицию уже не суждено будет появиться. Никто не захочет взваливать на себя такой труд, не получая взамен ровным счётом ничего, кроме удовлетворения от хорошо сделанной работы. Даже сам Ваймс, работая стражником, кроме возможности набить плохим парням физиономию получал десяток, потом два, потом три... анк-морпоркских долларов. Заработная плата патриция, как выяснилось, была упразднена через два месяца после прихода к власти Ветинари; причём сделано это было без пыли и шума, не напоказ, напротив — едва ли не втайне.

Зимний дворец в качестве нового дома, прислуга в строго ограниченном количестве и возможность коллекционирования крохотных сделанных вручную монеток, полной шкатулки которых не хватит даже на бумагу и чернила на неделю в режиме работы Ветинари, прилагаются — вот и все привилегии патриция. У Ваймса, если подумать, было намного больше: имущество Овнецов приносило неприлично огромный доход. Кстати...

— А зарплата работникам... Поварам, горничным, секретарям... Она берётся из бюджета города, верно? — с надеждой спросил он.

— Только поварам и горничным. Картотеку лорд Ветинари основал лично, и заработную плату всем её сотрудникам платит из своего кармана. Лорд Ветинари, сэр, — повторил он, когда Ваймс кинул выразительный взгляд на шкатулку. — Он лорд. У него есть имения. Половина торговых предприятий так или иначе стоит на его землях, сэр. Разумеется, он получает с них достаточный доход, чтобы содержать картотеку.

— А так же личную шпионскую сеть, раскинувшуюся на весь Диск, — ухмыльнулся командор.

— Да, — кротко подтвердил Стукпостук. — Вы же знаете, что почти треть фамильных поместий Ветинари при условии поддержания работы этой сети отходит вам, командор?

***

— ЭТО БИНКИ.

— Красавец, — одобрил Ветинари, ласково оглаживая бок коня. — Но тебе ведь не нужен конь, чтобы попадать из одного места в другое, верно? Любишь животных?

— ДА. ОСОБЕННО КОШЕК. КОШКИ ЭТО ХОРОШО.

— А я вот предпочитаю собак, — признался патриций.

— НО КОШКИ МУРЧАТ.

— Да, но они вполне самодостаточны. Они не воспринимают тебя и не нуждаются в тебе.

— А ТЕБЕ НРАВИТСЯ, КОГДА В ТЕБЕ НУЖДАЮТСЯ?

— Во мне нуждается весь город — чувство довольно забавное, но дело не в этом. Мне нравилось, когда меня ждали, — Ветинари задумчиво посмотрел на косу, аккуратно взвесил её в руке и вернул хозяину, даже не попытавшись взмахнуть. — Тебе ведь тоже это нравится.

— МЕНЯ НИКТО НЕ ЖДЁТ.

— Ну почему же, — патриций ухмыльнулся. — Я буду тебя ждать. Каждую среду и субботу с восьми до одиннадцати вечера. Предпочитаешь чай или кофе? Может, горячий шоколад?

— ДА. И ТРЮФЕЛИ С РОМОМ.

***

Похороны. Ваймс никогда не понимал всех этих странных обрядов на похоронах больших шишек. Люди выстраивались в очередь, чтобы сказать пару слов, и застревали на полчаса, разглагольствуя о том, как хорошо они знали теперь уже покойного. Командору отчего-то казалось, что Ветинари не был бы доволен услышанным: слишком много чересчур слащавых речей, слишком мало искренних сожалений.

Пожалуй, окинув взглядом толпу, решил Ваймс, среди этих сотен горожан было десятка два тех, кто на самом деле осознал, что же произошло. Этих людей можно было вычислить по меловой бледности и угасшему взгляду. Только они: десяток тёмных клерков, решивших прийти на похороны открыто, секретарь патриция, Вильям де Ворд и Сахарисса Крипслок, Мойст фон Липвиг и Адора Белль Диархарт, Ангва и Шелли, и ещё несколько смутно знакомых лиц — осознали, что процветанию города настал конец. И теперь Анк-Морпорку предстояло снова превратиться в большой пирог, который начнут нещадно растаскивать все, кто в силах урвать хоть крошку.

Главы Гильдий соберут Чрезвычайный Комитет, который и будет править, а город под руководством думающих только о собственной выгоде людей моментально перестанет быть таким привлекательным, как во время диктатуры и тирании пугающего, но подчиняющегося собственным правилам лорда Ветинари. Труд всех лет правления патриция был шит ниткой его жизни и скреплён парой булавок вроде Ваймса и Липвига, которые будут не в силах удержать расползающуюся ткань.

***

— ТВОЙ ГОРОД. ТЫ ЛЮБИШЬ ЕГО. ОН — ТВОЯ РАБОТА.

— Да, так и есть, — кивнул патриций.

— КОГДА ХОРОШО ДЕЛАЕШЬ СВОЮ РАБОТУ, ПОЯВЛЯЕТСЯ ТАКОЕ ЧУВСТВО В ГРУДИ... МОХНАТОЕ. ЭТО СЧАСТЬЕ?

— Скорее, удовлетворение; но разница невелика.

— ТЕБЕ НИКОГДА НЕ ХОТЕЛОСЬ БРОСИТЬ СВОЮ РАБОТУ И СБЕЖАТЬ?

— Я на своём месте там, где я есть, — пожал плечами Ветинари. — Мне не нравится, когда ресурсы расходуют впустую. Стоит отвернуться, и всё начинает идти нерационально.

— И ВСЁ ЖЕ?

Ветинари запрокинул голову и посмотрел на звёздное небо. Бескрайнее поле пшеницы шелестело под дуновениями ленивого ветра.

— Каждый день, — прошептал он. — Но это не имеет смысла. Нет никого, кто делал бы её вместо меня достаточно эффективно. Пока нет...

— ЧТО ПОМОГАЕТ ТЕБЕ ДЕРЖАТЬСЯ?

— Мне нужно подумать над этим вопросом. А тебе так важен ответ?

— ДА. Я ХОТЕЛ БЫ ЕГО УСЛЫШАТЬ.

— Хорошо, постараюсь найти ответ. Я думаю... — Ветинари схватился за грудь. — Больно, — с удивлением заметил он. — Неужели уже прошло три дня?

Смерть поспешно вытащил жизнеизмеритель и неловко пожал плечами.

— ПРОСТИ. Я УВЛЁКСЯ РАЗГОВОРОМ.

***

Низз рассказывал "смешные истории из жизни", и Ваймс с облегчением выдохнул: фарс, в который были превращены похороны, подходил к концу. Оставалась только церемония прощания. В "смешных историях" командор принимать участия, несмотря на все увещевания Сибиллы, не собирался.

А что он должен был рассказать? "Однажды я протащил лорда Ветинари в цепях через полгорода, в процессе чуть не свалившись с сердечным приступом, ха-ха. О, а ещё однажды он швырнул меня оборотням, как старую кость, вот забава! А ещё однажды я колебался, не дать ли ему сдохнуть, в надежде, что после его смерти город очистится. Вот это точно смешно: вот ведь он, умер, а вся гниль осталась и рассказывает смешные истории в десятке метров от его гроба!"

***

— Ты знаешь, я всегда был пунктуальным человеком, — заметил патриций, наблюдая, как нить, связывающая его с телом, наливается цветом. — Но я опоздал на собственные похороны. Это довольно забавно: так обычно говорят про непунктуальных людей, хотя как раз они на своих похоронах обычно оказываются вовремя.

— СМЕШНО. ПОЧТИ КАК ЭТА ИСТОРИЯ ПРО ЯБЛОКО. ТАК ТЫ ПОДУМАЕШЬ НАД МОИМ ВОПРОСОМ?

— Разумеется. Среда и суббота, трюфели с ромом и горячий шоколад будут ждать тебя. Кстати, ты играешь в Бац?

***

Ветинари в белом смотрелся странно; пожалуй, только за счёт белого цвета и можно было заметить изменения в его внешности. На самом деле, рассеянно подумал Ваймс, патриций при жизни выглядел куда хуже: чёрный цвет оттенял его бледную кожу, делая похожим на настоящий труп. В белом же Ветинари, даже будучи трупом, вполне мог сойти за живого.

Сибилла со слезами на глазах осторожно обхватила ладонями узкую кисть. Ваймс, поколебавшись, последовал её примеру; он не знал, что делать и что говорить, и просто молчал, пока Сибилла плакала. Наверное, следовало попытаться её утешить или проронить скупую мужскую слезу — или как там надеялся записать замерший с карандашом наизготовку де Ворд, — но утешать Ваймс никогда не умел, а плакать, кажется, разучился. Он уже собирался вернуть холодную руку на издевательски скалящийся набалдашник-череп, как вдруг пальцы патриция слабо сжались.

Сибилла вскрикнула, и Ваймс понял, что происходящее ему не кажется — Ветинари сперва едва ощутимо, а потом и крепче схватился за их руки и открыл глаза. Попытался привстать и зашёлся захлёбывающимся кашлем, который указывал на то, что человек явно нездоров, но, по видимому, жив. Командор спешно соображал, полагается ли зомби кашлять, а если нет, то каким умертвиям пристало трое суток валяться со всеми признаками смерти, после чего снова предпринимать слабые попытки жизнедеятельности. Тем временем при помощи Сибиллы, не размышлявшей о таких мелочах, а с реакцией заводчицы драконов сперва пытающейся усадить кашляющий объект и постучать его по спине, а затем быстро оценивающей вероятность взрыва, патриций смог сесть, прочистить горло и слабо улыбнуться.

— Впервые меня подводит чувство времени, — сипло признался он. — Ещё и эти тучи. Мне следует сказать "добрый день" или "добрый вечер"?

— Если это единственный волнующий тебя вопрос, то сейчас семь вечера, — слабо ответила Сибилла. — Хэвлок, ты зомби?

— Нет, Сибилла; боюсь тебя расстроить, но я всё ещё вполне себе уязвимый человек с работающими органами, — Ветинари развёл руками и с интересом потрогал обивку. — И кто только выбирал этот гроб, смею я вас спросить?

— Сэм. Хотя, подозреваю, он ткнул пальцем в первый попавшийся и поспешил сбежать.

Леди Овнец осторожно дотронулась до плеча патриция, проверила пульс на шее. Тот слегка наклонил голову, позволяя ей убедиться; насмешливо взглянул на командора.

— Розовый дуб и парча? Право, Ваймс, я же не старая леди, оставившая сиротами десяток кошек. Мне бы больше подошли, м-м, тис и бархат, к примеру.

— Хэвлок! — Сибилла притиснула голову Ветинари к себе; не скрываясь, вытерла слёзы и шмыгнула носом. — Ты живой!

— Вам бы больше пошло смирно лежать в могиле, сэр, — проворчал командор, не сумев сдержать улыбки. — Но вы ведь не можете оставить последнее слово не за собой даже на собственных похоронах, верно?

— Ты неплохо меня знаешь для человека, не выжавшего из себя ни одной смешной истории, — признал Ветинари. — Эм, командор, тебя не затруднит мне немного помочь?

— Как правило, поднятием людей из могилы занимаются Игори, — пропыхтел Ваймс, с трудом придавая с натяжкой здоровому, но уж точно живому патрицию вертикальное положение.

— Не передёргивай, сэр Сэмюель, не из могилы — всего лишь из гроба. Опустить меня в могилу, к счастью, ещё не успели, — поморщился Ветинари. — Сибилла, дорогая, лорд Овнец просил передать тебе привет и запоздало поздравил со свадьбой; уверял меня, что присутствовал в тот день в Университете, но просто не имел возможности тебя об этом известить.

— Ты серьёзно, Хэвлок? — Сибилла изумлённо уставилась на бледного мужчину, который только что на её глазах буквально восстал из мёртвых. — Папа был на нашей с Сэмом свадьбе?! Ты слышал, Сэм? Папа рад за нас! Я же говорила, что ты бы ему понравился!

— Он уверен, что твой муж редкостный лоботряс и безумный маньяк, но от младшего Сэма без ума, — исправил её патриций и пошатнулся.

Ваймс не отказал себе в удовольствии мстительно ослабить хватку на его локте, и Ветинари чуть не рухнул на колени, но был вовремя поддержан бдительной Сибиллой, ожегшей мужа Тем-Самым-Взглядом, который знаком всем без исключения мужьям. Патриций снова закашлялся и изумлённо посмотрел на собственные пальцы, на которых осталась кровь.

— Оу, — слабо проговорил он. — Так никто не ввёл мне противоядие? Жаль...

— Противоядие? — повторил Ваймс, нехорошее предчувствие холодными пальцами взъерошило ему волосы на затылке.

— Предполагается, Ваймс, что когда человек отравлен... — начал было Ветинари, но зашёлся кашлем. — Во дворец, — выдавил он, зажимая рот ладонью.

Алые струйки стекали к локтю, пропитывая рукав. Патриций был бледен и даже, вопреки обыкновению, не язвил. Всего-то и нужно, чтобы заткнуть ублюдка, мрачно подумал Ваймс, подождать, пока он будет захлёбываться собственной кровью.

— Сибилла, дорогая, мы разберёмся, — пообещал он, практически привычно принимая на себя вес Ветинари, и быстро огляделся.

Де Ворд лихорадочно строчил в своём блокноте, и его карандаш едва ли не дымился. Ваймс усмехнулся. В самом деле, даже почтовые лошади-големы не развивали в пределах города таких скоростей, как лошадь, запряжённая в карету "Таймс". Командор никогда не был сторонником верховой езды, но он прекрасно понимал, что проехать по заполненным зеваками улицам куда легче на лошади, чем в карете. К тому же это означало, что газетчики на время лишатся средства передвижения, а Ваймс — ощущения сверлящего спину взгляда.

Ветинари подозрительно умело вспрыгнул в седло, и командор, чьи познания в управлении лошадью непосредственно с её спины ограничивались смутным ощущением, что это не должно сильно отличаться от управления каретой, не стал порываться отобрать поводья. Правда, когда патриций начал заваливаться набок, Ваймсу пришлось спешно применять все имеющиеся в наличии знания и навыки, чтобы одновременно править лошадью и не потерять правителя города. А Ветинари, одной ногой уже, кажется, шагнувший с Диска, практически не помогал — но, стоит отдать ему должное, хотя бы и не мешал, не пытаясь цепляться самостоятельно, — и полностью положился на удерживавшего его Ваймса.

Поэтому, когда патриций резко перехватил его за запястье, не позволяя натянуть поводья и остановить коня перед дворцовыми воротами, командор решил не вырывать руку. И даже мужественно сдержал вопль, когда Ветинари направил лошадь внутрь. Несчастное животное было вынуждено скакать по лестнице пять этажей, до самого кабинета.

Ветинари открыл дверцу в стене, извлёк из ниши аккуратную шкатулку. Одинаковые пузырьки с цветной маркировкой покоились на выстеленной тёмной тканью подложке, и Ваймс мельком прикинул, есть ли на Диске яд, от которого у Ветинари не припасено противоядие. По всему выходило, что если и есть, то яд этот или не из популярных и используется только в каких-нибудь глухих клатчских деревушках, или и вовсе не имеет противоядий. Патриций опустился на колени, вытащил один бутылёк практически вслепую, явно привычно откупорил его, умело набрал содержимое в шприц. Ваймс отвернулся, когда Ветинари окровавленными пальцами принялся прощупывать грудину, но ему всё же показалось, что он услышал звук, с которым толстая и длинная игла вошла под первое ребро.

— Ещё живы, сэр? — через несколько минут спросил командор, когда отчаялся услышать дыхание патриция.

— А ты вспомнил смешную историю, Ваймс? — язвительно отозвался Ветинари.

Ваймс рискнул посмотреть на патриция. Тот навалился плечом на стол, запрокинул голову, чтобы кровь не шла горлом. Белая ткань рукава насквозь пропиталась уже подсыхающей кровью, несколько потёков на шее спустились к вороту и расцвели красными бутонами. Ветинари словно чего-то ждал, терпеливо замер, почти не дыша; потом сделал глубокий вдох, медленно, словно чего-то опасаясь. Как оказалось, не зря: приступ кашля возобновил прекратившееся кровотечение.

Патриций каким-то непостижимым усилием подавил кашель, затаил дыхание, пережидая. Потом повторил попытку. На этот раз вдох не закончился кровавым фонтанчиком, и Ветинари до белых костяшек вцепился в стол, пытаясь подняться на ноги. Ваймс отдал должное упрямству патриция и помог ему, отгоняя мысль, что и без того смахивавший на вампира Ветинари теперь и вовсе был вылитый черноленточник, в самый ответственный момент забывший песенку про какао и таки сорвавшийся. Сгрузив патриция на стул, где тот с тщательно скрываемым облегчением откинулся на спинку, Ваймс выжидающе уставился на патриция. Ветинари рукавом оттирал с лица присохшую кровь.

За спиной что-то едва слышно стукнуло, и Ваймс нервно шарахнулся: его нервы были уже на пределе.

— ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ, НЕ ХОТЕЛ ПУГАТЬ.

Старый знакомый. Стоит перенервничать и довести организм до истощения после адреналинового всплеска, и вот он — не прочь поговорить о жизни. Главное в этой ситуации, знал уже опытный в таких вещах командор — не показывать, что видишь то, чего нет. Ваймс неуверенно покосился на патриция. Конечно, тот был не в том состоянии, чтобы проявлять чрезмерную наблюдательность, но всё же стоило убедиться. Лорд Ветинари спокойно смотрел на закутанную в плащ фигуру и даже слабо махнул в знак приветствия.

— МНЕ ТУТ СКАЗАЛИ, ЧТО СТОИЛО ПРЕДУПРЕДИТЬ ТЕБЯ. ОНИ НЕ ПОНЯЛИ, ЧТО ТЕБЯ ОТРАВИЛИ.

— Не бери в голову, — отмахнулся патриций и осторожно кашлянул. — Я должен был понять это, когда увидел, что меня собираются закапывать. И, понимаешь, ближайшие несколько дней я буду крайне занят: нужно убедиться, что отравитель получит своё, и разобраться с делами за три дня. А ещё посмотреть, кто уже начал делить мой город.

— Я ПОНЯЛ. НО ТЫ ОБЕЩАЛ.

— Я всегда держу обещания, — кивнул Ветинари. — Просто нужно немного времени. Мой секретарь прекрасно справляется с организацией моего расписания: дела, встречи, приём посетителей... Не позволяй мне тебя задерживать.

Смерть озадаченно звякнул косой и исчез.

— Так это была не... Не галлюцинация? — Ваймс нервно помахал рукой на том месте, где только что стоял Смерть.

— Не понимаю, о чём ты, сэр Сэмюель, — хладнокровно ответствовал лорд Ветинари. — Не позволяй мне тебя...

Ваймс грохнул ладонью по столу, не позволив патрицию закончить фразу. Этот человек умудрялся совмещать в себе обаятельнейшего дипломата, способного договориться даже с крысами и намекнуть Смерти пройти запись у секретаря, и невыносимо раздражающего ублюдка, с лёгкостью выбешивающего голема, не то что командора стражи. Лорд Ветинари посмотрел на его ладонь на столешнице и вздохнул. Ваймс поспешно убрал руку, мысленно выругал себя и попытался реабилитироваться, придав лицу типичное для стражника выражение Я-Всё-Знаю-Но-Лучше-Бы-Тебе-Самому-Сказать-Что-Я-Знаю-Или-Будет-Больно. Патриций предсказуемо не впечатлился.

— Я хочу знать. Сэр, — с нажимом произнёс командор.

— Что именно, Сэмюель? — устало изогнул бровь Ветинари.

— Всё, — нахмурился Ваймс.

— А, — плоско обронил патриций. — Это не ко мне, Ваймс, это к монахам времени.

— Нет, сэр, это к вам! — рявкнул командор и схватил Ветинари за ворот. Ткань опасно затрещала, патриций схватился за горло, на мгновение прижатое воротником, поперхнулся, сплюнул кровь. Ваймс поспешил разжать пальцы.

— А тебе не терпится вернуть меня на кладбище, — ухмыльнулся Ветинари. — Неужели всё же вспомнил смешную историю с моим участием? Как не стал выяснять, отчего же я умер, и в результате чуть не закопал относительно заживо, например. Нет?

— Кто вас отравил? — не позволяя отвлечь себя, спросил Ваймс.

— Помощь Стражи мне не понадобится, будь уверен, — нахмурился патриций. — Ещё вопросы?

— Ответьте на предыдущий.

— Юное дарование. Я изучил его достаточно, чтобы узнать его почерк; он изучил меня недостаточно, чтобы надеяться, что я умру. Какое сегодня число?

— Четвёртое, — хмуро ответил командор.

— Шестого у меня будет на одного знакомого меньше, Ваймс. Вопрос исчерпан? — Ветинари устало потёр лоб.

— И почему вам не лежалось в гробу? — риторически вопросил Ваймс.

— Потому что ты выбрал розовый дуб и парчу, Сэмюель, — ехидно усмехнулся патриций. — В следующий раз всё же попробуй тис и бархат. Хотя можешь не переживать на этот счёт, я завтра же пропишу это в завещании.

— Что бы вы там ни понаписали, я обеспечу вам розовый дуб и парчу, — хрипло пообещал Ваймс.

— А я попрошу Смерть предупредить меня заранее, если ты вознамеришься покинуть этот мир не естественным образом. Принцип неопределённости позволяет ему обходить некоторые ограничения, хоть и порядком прибавляет работы, — спокойно кивнул Ветинари. — Его зовут Джеймс Весли, Сэмюель, — добавил он, помолчав немного. — Начинающий отравитель из Орлеи. Мог бы достичь немалых высот, если бы не выбрал в качестве первой значимой жертвы меня. Завтра я буду знать, где он ожидал моей смерти, послезавтра задушу шёлковым шнуром по всем правилам гильдии, в которой я проходил обучение. И послезавтра же поговорю со Смертью насчёт его вопроса. И насчёт информирования, разумеется. Не позволяй мне тебя задерживать, командор, мне ещё объясняться перед теми, кому не удалось досмотреть мои похороны.

— Сэр, — кивнул Ваймс и, уже выходя, обернулся. — Если решите успокаивать толпу, переоденьтесь, — посоветовал он.

Ветинари кинул взгляд на забуревший рукав и криво улыбнулся.

— Отличный совет, сэр Сэмюель, — аккуратно прочистив горло, признал он.

***

Похороны патриция по сравнению с фарсом, творившимся сейчас, были верхом организованности и образцом осмысленной деятельности, решил Ваймс, зорко наблюдавший за Ветинари. Репортёры налетели стаей голодных стервятников, и возглавлял этот гордый клин, разумеется, главный редактор "Правды", которого временная потеря средства передвижения практически не замедлила.

Вильям де Ворд увлечённо строчил, не обращая внимания на терзавшие Ветинари приступы кашля. Стукпостук за плечом патриция стоял с каменным лицом, словно воскрешение начальника было прописано в расписании, которое он и составлял; спокойно протянул носовой платок, когда у патриция началось кровохаркание, подал бутылку то ли воды, то ли чего-то ещё. Отто Шрик старался держаться на расстоянии во избежание нарушения обета, так что "Правде" предстояло довольствоваться иконографией, сделанной ещё на кладбище, а там хоть что-то, кроме толпы горожан, разглядеть было нереально.

Ветинари явно не горел желанием украсить первую полосу и всякий раз, как вампир набирался решимости, брался за иконограф и пересекал отмеренный патрицием рубеж, начинал очень натурально кашлять. Любой приступ кашля мог закончиться тем, что патриций выплёвывал с полстакана крови; несчастный Отто при этом хватался за голову и начинал бормотать песенку про какао. Поэтому, стоило Ветинари закашляться, вампир для подстраховки на всей возможной скорости уносился за пределы зоны повышенной чувствительности к "слову на букву к". Патриций незаметно улыбался в окровавленную тряпицу и продолжал интервью, верный своему принципу говорить журналистам много, но ничего конкретного.

***

Ветинари, тяжело опираясь на трость, спустился по лестнице и был вынужден остановиться, чтобы отдышаться. Впрочем, патриций не жаловался: уже то, что он не выплёвывал кусочки лёгких при кашле, было показателем, что с противоядием он не сильно опоздал. И благодаря Леонарду Щеботанскому, собравшему странного вида банку, распылявшую содержимое мельчайшими капельками, он мог принимать лекарство прямо на ходу, а помогало оно за считанные секунды.

Сама банка, небольшая, с ладонь, покоилась в кармане. Вокруг руки патриция на манер плетёного браслета был обвёрнут достаточно длинный и прочный шёлковый шнур. В кожаном дипломате уютно разместились термос и коробка конфет. А ещё лорд Ветинари после тщательного обдумывания нашёл ответ на занимавший его вопрос, заданный ему одним из самых интересных собеседников в его жизни, и собирался ему об этом рассказать.

@темы: фичок, Чешир вещает, капельки мыслей стекают на желтоватые листы блокнота, Дискворлд

---

Мурня из-под пера

Что-то упарывалась я в последние деньки с Вирусом, она же say hello to the virus, она же попросту хороший и интересный человек — с другими не упарываемся — по Плоскомирью.

И накидали мы с ней... Много чего, но мне пока из своих люб только фичок про простуженного патриция.

Вот по этой

заявочке

Я ещё всегда хотела фичок: Ветинари с температурой под 40 все равно ведёт совещание. У него румянец на болезненно-бледном лице и лихорадочно горят глаза, жар от него исходит волнами. И только Мойсту хватит смелости отправить его в постель.

Вот он, крч:

Воцарившееся молчание было не просто напряжённым, оно было концентратом, квинтэссенцией всех напряжённых молчаний. Оно могло бы быть ледяным, могло бы прошибать до холодного пота, но Мойст кожей чувствовал тепло, словно от тлеющих в камине угольков, на которых так здорово разогревать какао и... Ох. Пронзительные и без того глаза блестели ещё ярче, чем всегда, и контрастно-красные пятна на скулах придавали этому блеску особой... льдистости, подобрал Мойст слово после секунды панических попыток думать о чём угодно, только не о том, что он только что сделал.

— Мне, наверное, показалось, мистер Липвиг, — медленно проговорил патриций, — но я только что слышал, как вы сказали...

Молчание сгустилось, завиваясь в спирали вопросительных знаков. Это был шанс отступить, шанс невинно хлопнуть глазами, пожать плечами и сделать вид, что ничего не было. Это был шанс избежать чересчур близкого знакомства со скорпионами. Мойст печально проводил этот шанс мысленным взглядом, с трудом удержавшись, чтобы не помахать ему рукой, и снова открыл рот, подозревая, что пожалеть об этом может и не успеть.

— Я сказал, что вы не можете проводить собрание в таком состоянии, Ваша Светлость, — решительно повторил он. — Правда, сэр, от вас жар, как от печки, — понизив голос, добавил он. — И выглядите вы, признаться, так, словно вот-вот свалитесь.

— Значит, — и без того холодный голос понизил температуру ещё на сотню градусов; ещё немного, и двигаться не решился бы даже звук, — вы полагаете, мистер Липвиг, что я не в состоянии трезво оценить своё состояние здоровья?

— Я полагаю, сэр, — решив, что хуже сделать уже попросту не сможет, заявил Мойст, — что вы редкостный трудоголик. И, наверное, бреетесь вслепую, потому что, загляни вы утром в зеркало, вы попросту не вышли бы из комнаты и остались в постели.

Рука в этот момент подчинялась уж точно не мозгу, потому что Мойст уловил паническое сужение зрачков, заметил нервно дёрнувшиеся пальцы, и ему показалось, что между ними сверкнула острая сталь, но это не заставило его остановить движение.

— У вас жар, Ваша Светлость, — собрав остатки мужества, заключил Мойст, убирая ладонь с пылающего лба патриция. — Вам лучше отдохнуть.

Он стоял совсем рядом, так близко, что мог видеть усилие, с которым разлепились облезающие от температуры губы. Слышал тихое болезненное шипение, с которым давалось Ветинари каждое слово; мог проследить дорожку капли пота, сбежавшей по виску. От него ускользал смысл выверенных уничижительных фраз, которые падали тяжёлыми камешками, не достигая цели: плотная пелена уверенности в правильности принятого решения окутала спасительным покрывалом. И не было места страху перед ямой со скорпионами или виселицей, было только искреннее сочувствие к человеку, который едва мог стоять на ногах, но всё равно пытался сделать всё и немного больше для зловонного падкого на зрелища города, ставшего его жизнью.

— Я уверен, собрание будет проведено повторно, когда вам станет лучше, сэр.

Мойст втянул в лёгкие побольше воздуха на случай, если этот вдох станет его последним, и подхватил патриция на руки. Тот изумлённо замолчал, кажется, даже не закончив фразу.

— Кто-нибудь, пошлите за дворцовым лекарем, — ослепительно улыбнувшись, попросил Мойст. — Его Светлость будет в его комнатах. Вы уже можете убрать кинжал от моих рёбер, сэр, — сообщил он, как только закрылась дверь зала.

— Не раньше, чем вы опустите меня на землю, мистер Липвиг, — процедил Ветинари, но в его взгляде было куда больше удивления, чем раздражения. — А вы действительно любите острые ощущения, господин почтмейстер, — ухмыльнулся он через несколько секунд, которые показались Мойсту вечностью.

— Вы тоже, сэр, — не удержался тот. — Как вы умудрились заболеть? Гуляли по крышам без шапки? Допрашивали Санта-Хрякуса?

— Второе скорее прерогатива командора Ваймса.

Патриций улыбнулся, и вкупе с лихорадочным блеском глаз и болезненным румянцем это смотрелось неожиданно... гармонично. Такого Ветинари, раскрасневшегося от вечернего морозца, вполне можно было представить гуляющим по ночным крышам. И, возможно, его глаза тогда блестели бы от восторга, становясь такими восхитительно синими... Мойст нервно кашлянул и поспешил отвести взгляд.

— Вас проводить, сэр? — предложил он, скрывая неловкость.

Кажется, лорд Ветинари всерьёз задумался над предложением. Во всяком случае, ответил он не сразу. А потому Мойст успел пережить ещё полтора десятка томительных секунд, старательно отмахиваясь от фантомного ощущения верёвки на собственной шее, перед тем как ошарашено моргнуть, услышав ответ.

— Ваше предложение уместно, мистер Липвиг, — степенно кивнул патриций и принял галантно подставленную руку, опираясь на Мойста чуть сильнее, чем было бы необходимо в исключительно декоративных целях.

Мойст поймал себя на мысли, что ладони патриция наверняка сейчас невероятно горячие. А облезающие губы шершавые и с крохотными ворсинками слоящейся кожи. И неровные алые пятна на щеках наверняка можно вызвать не только температурой.

— Не позволяйте мне вас задерживать, мистер Липвиг, — привёл его в чувство чуть насмешливый голос.

Мойст мог лишь надеяться, что не слишком покраснел, уставившись на трескающиеся губы, находящиеся в непривычной близости.

— Пожалуй, я должен сказать спасибо, — вкрадчиво сообщил лорд Ветинари, перед тем как развернуться на сто восемьдесят градусов и степенно удалиться.

— Всегда пожалуйста, сэр! — не сразу сообразив, крикнул вслед Мойст и был поражён, когда патриций обернулся и просто посмотрел ему в глаза.

Это был длительный пристальный изучающий взгляд, под которым не было смысла даже пытаться расчехлять заготовленные улыбки, и глаза Ветинари сверкали ярче небесных огней в очередной раз взрывающейся Гильдии Алхимиков. А потом патриций едва заметно улыбнулся и пошёл дальше, оставив Мойста в самых смешанных чувствах. И, наверное, Мойст и правда не мог без острых ощущений. Потому что ему захотелось как можно скорее проверить, что ещё может окрасить бледные скулы лорда Ветинари пятнами неровного румянца.

@темы: фичок, капельки мыслей стекают на желтоватые листы блокнота, Дискворлд

---

Ох, мур

Сессия закрыта, стипендия с боем возвращена, Гринвичский приз отвоёван. Что ещё от жизни надо?..

Да что угодно надо! Что-нибудь яркое, необычное! Я схожу с ума, не так медленно, как хотелось бы, но вполне уверенно. Как люди вообще занимают свободное время после походов к окулисту? Я не могу читать! Не могу нырнуть в бумажные волны, погрузиться в пучины чужой и собственной фантазии! На что я трачу свою жи-изнь?!

@темы: Чешир вещает, рыжие проблемы

---

Снова мяу

Неожиданно скоро, неожиданно рано —

не прошло и недели, это чуть ли не странно.

Но открою дневник я —

электронный, и что же? —

и добавлю страничку

о своей кислой роже,

об экзаменах скорых и о вечной рутине,

о пернатой короне и недель паутине.

Двадцать пятое скоро,

жду его, понимая:

так, как в том, Плоском, мире

здесь, у нас, не бывает...

Мне как будто есть дело

До не-Плоского мира.

В Плоском мире реальность —

Стенка старого тира;

Продырявлена малость,

Вся в от пороха пятнах,

И порой даже пули

Рикошетят обратно

От её гибкой жести.

Мир — миров отраженье,

Как хочу я быть вместе

С тем, кто видел сверженье

Самодура-тирана

Дважды в жизни своей:

Поздно так и так рано.

И хочу посидеть в кабинете,

Позволяя себя задержать я.

И хочу видеть, как на рассвете

Одевается мир в света платье,

А свет тянется важно, неспешно,

Оседая в низинах долин.

Но оставлю пустые надежды:

Для меня есть мир только один.

...

Плоский

@темы: Чешир вещает, капельки мыслей стекают на желтоватые листы блокнота, Дискворлд

---

Урчание-фырчание

Чешир скучно. Раньше казалось, что скука это такое отсутствие яркой красочки в жизни в течение недели-двух. Сегодня Чешир глянула на себя в зеркало и в мешках под глазами нашла кусочек истины: скука это когда яркие красочки в жизни перестают казаться яркими, потому что видишь ты их только через фильтр ежедневной рутины. И даже сессия не может наполнить твою маленькую вселенную разноцветьем панических пятен.

Неожиданно стало пофигу на всё. Именно пофигу, не "безразлично" или ещё что. Пофигу. Даже тоски нет или там обречённости, просто монотонное гудение проводов под напряжением и мигающий свет. Срочно нужно что-то менять, но руки не то, что опускаются — они и подниматься-то особым желанием не горят. Даже на уровень плинтуса. Надеюсь на встряску извне, потому что иначе, кажется, скоро деградирую в амёбу и буду лениться даже лишний раздрыгнуть псевдоподией.

@темы: Чешир вещает